Книга Философия Гарри Поттера: Если бы Аристотель учился в Хогвартсе - Дэвид Бэггет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А ведь есть такие «педагоги». Причем такие педагогические казусы могут случаться с людьми самых разных религиозных взглядов: от атеистов до иудеев. В одной еврейской школе малышам запрещали читать сказку «Три поросенка» по причине ее некошерности (свидетельство Е. А. Ямбурга на «круглом столе» радио «Эхо Москвы», 22.10.2002). А в некоторых православных листовках говорится, что бесы вселяются в мягкие игрушки (а потому их нельзя давать детям) и что крокодил Гена — «потомок древнего змия»…
Впрочем, таким проповедникам можно поставить и другой диагноз: «Противники Гарри Поттера — это безнадежно повзрослевшие люди. Они совершенно незаменимы и полезны в любой сфере деятельности»[155]. Кроме педагогики.
На что намекает «Гарри Поттер»?
«Сказка — ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок». Главное в сказке — ее урок, ее моралитэ. И в сказке про Гарри это моралитэ доброе.
Волшебные рецепты из «Гарри Поттера» не подействуют. Но зато вполне буквально можно применить другие советы обсуждаемой книги — «Если хочешь узнать человека получше, смотри не на то, как он обращается с равными, а на то, как ведет себя с подчиненными» (это совет крестного (!) отца Гарри).
Знаете, чему на самом деле учат эти книжки? Тому, что материнская любовь защищает лучше любого пистолета[156]. Что самая большая тайна и самая большая власть — это любовь. Что мужество и верность хороши. Что друзьям надо помогать. Что бояться зла нельзя и очевидное могущество зла не есть повод к тому, чтобы перейти на его сторону. Что, если настанет время делать выбор между легким и правильным, надо выбирать правильное[157].
Скучные банальности? Верно. Но вот для того, чтобы сделать их интересными, — и пришлось написать отнюдь не скучную сказку.
И с христианской, и с гуманистической точек зрения не могут не радовать финалы каждого тома. В решающей схватке Гарри побеждает не за счет превосходства в магической технике, а за счет волевой, жертвенной, любящей решимости. Во владении заклинаниями и магическим искусством младшеклассник не может превзойти Волан-де-Морта. Но его неумение проходить мимо друзей, попавших в беду дает ему шанс… Со временем это сознают даже его враги — и в пятом томе они пробуют использовать именно эту способность Гарри рискнуть собой ради спасения друга.
Главная сюжетная коллизия всей сказки — это необходимость выбора. Легче — спрятаться. Легче — плыть по течению, ни во что не вмешиваться. Легче — оставить поле боя за врагом, даже не вступив в бой. Трудно — вступиться за друга. И эти развилки Гарри и его друзья проходят безошибочно (хотя и получая раны и неся потери)…
Но если критикессе хочется видеть в них подлецов и лентяев — то, конечно, ей ее собственная совесть нимало не мешает написать: «теперь воспитанному на гарри поттерах, хоббитах и им подобных ребенку совершенно безразлично, зачем выбирать, зачем ограничивать себя в том, что интересно и развлекательно»[158].
О «хоббитах» критикесса, наверно, лишь слышала, но самой сказки Толкина не читала. Ибо хоббиты в ней ведут себя весьма героически. Вся сюжетная интрига «Властелина колец» построена вокруг отказа хоббита Фродо воспользоваться тем, что предельно «интересно и развлекательно», — кольцом всевластья…
Вот и Гарри в каждой главе оказывается перед порогом нового выбора. И это выбор отнюдь не между леденцами с разным вкусом…
Этот выбор тем более сложен, что даже в случае удачи он не будет последним. Зло скорее всего вернется. «Последним» бой может стать только в случае твоего поражения. Если же он окончился победой, то, значит, он не последний. Уж христианину-то это должно быть понятным: ни о каком встреченном искушении нельзя сказать, что вот оно-то последнее, что если я одолею его, то после этого никогда искушений и трудностей в моей жизни не будет…
Увы, даже этот мотив «Гарри Поттера» отчего-то раздражает православных критиков. «Герои книги ведут постоянную борьбу со злом. Но зло это рассеяно в мире. Существуют его адепты и антагонисты, но зло распространяется, оно завоевывает новых сторонников. Причем невозможен тот финальный, окончательный, решающий бой со злом, в который так верили другие авторы романов-фэнтези. По мысли Ролинг, выраженной одним из персонажей книги, со злом следует бороться всегда, бороться изо всех сил. Тогда, быть может, зло не победит никогда. А за тысячу лет до Гарри Поттера секта павликиан распространила жуткую ересь: мир есть арена противоборства двух равномощных сил — Бога-Отца и его антипода, Сатанаила. Обоих надлежит почитать»[159].
Поскольку все эти широкие параллели с космогоническим дуализмом зороастрийцев, манихеев и павликиан опираются всего лишь на одно высказывание, приведем его полностью: «Пусть ты всего лишь на какое-то время отдалил его приход к власти, — слышит Гарри из уст Дамблдора, — но в следующий раз найдется кто-то другой, кто готов будет сразиться с ним. И это несмотря на то, что наша борьба против него кажется заранее проигранной. А если его возвращение будет отдаляться все дальше и дальше, возможно, он никогда не будет властвовать»[160].
По-моему, это очень трезвая и христианская позиция: зло в мире останется до конца истории. Поэтому не стоит рассчитывать лишь на одну решительную битву. Расслабляться нельзя. Даже когда ты преодолел все трудности — подножка может последовать в самую последнюю секунду… Но отчего-то и эту трезвую черту обсуждаемой книги обвиняют в ереси и почти сатанизме. Ну давайте еще обвиним в сатанизме Владимира Соловьева за его великую формулу христианской государственности: «Задача государства не в том, чтобы организовать на земле рай, а в том, чтобы не допустить преждевременного наступления ада».
Впрочем, в рамках самой сказки эти несколько печальные слова Дамблдора становятся понятны лишь в пятом томе: Дамблдор, оказывается, знал пророчество, согласно которому Волан-де-Морта может победить лишь один человек — Гарри. Но пока тот еще не вырос, Дамблдору приходится вести войну с соперником, о котором заведомо известно, что у него самого нет сил победить… Но и сдаться — нельзя.
Что же касается Гарри — то он неуступчив по отношению к мировому злу, но бывает податлив по отношению к самому себе.