Книга Молитвы разбитому камню - Дэн Симмонс

Спустя двадцать секунд от кобылы осталось только изувеченное туловище. Оно каталось по черной земле, залитой черной кровью, тщетно пытаясь избежать зубастых дыр. Потом очередная пасть сомкнулась на лошадиной шее.

Полковник встал на колени, вскочил на ноги. Я отчетливо различал треск горящего дерева, шелест виноградных лоз и прерывистое дыхание Айверсона. Он истерически хихикал.

Земля задрожала, вспучилась бороздами пятьсот ярдов длиной, они выстраивались рядами, как на торжественном параде, точно в боевом порядке. Черная земля заворачивалась складками, вздымались и падали трава и виноградные гроздья, напоминая тонкое покрывало, под которым снуют крысы, или флаг, волнующийся на ветру.

Вокруг Айверсона разверзлись дыры. Он завопил. Каким-то образом полковник умудрился закричать и во второй раз, когда верхняя половина его туловища, отделившись от нижней, покатилась по голодной земле. Одной рукой старик пытался нащупать опору в волнообразно колебавшейся грязи, другая отчаянно шарила вокруг, ища потерявшиеся таз и ноги.

Дыры снова сомкнулись. Криков больше не было, только в черной пыли двигалось что-то маленькое и розовое. Но я уверен, и буду уверен до самого своего смертного часа, что видел, как беззвучно открывался обрамленной белой бородой рот, как моргнули, сверкнув желтым, глаза.

Дыры сомкнулись в третий раз.

Я кое-как спустился со стены, но перед этим со всей силы зашвырнул пистолет подальше в поле. Пылавший дом обрушился, но от него по-прежнему исходил нестерпимый жар. Мне моментально опалило брови, от пропитанной потом одежды шел пар, но я все равно старался как можно дольше держаться поближе к огню.

Поближе к свету.

Я не помню, как пожарные отыскали меня, как на рассвете принесли в город.

На среду, второе июля, был назначен Военный день великого воссоединения. Непрерывно шел дождь, но в главной палатке все равно произнесли множество речей. Выступали сыновья и внуки генералов Джеймса Лонгстрита, Джорджа Пикетта и Джорджа Мида.

Помню, как проснулся в госпитальной палатке и услышал барабанивший по брезенту дождь. Кто-то кому-то втолковывал, что здесь условия лучше, чем в старой городской больнице. Руки мои оказались забинтованы, лоб пылал от жара.

— Отдыхай, малыш, — сказал преподобный Ходжес. Лицо у него было взволнованное. — Я телеграфировал твоим родителям. Отец приедет к вечеру.

Я кивнул и, уже проваливаясь в сон, еле-еле сдержал рвавшийся наружу крик. Перестук дождевых капель напомнил мне звук глодающих кость зубов.

На четверг, третье июля, был назначен Гражданский день. Ветераны из бригады Пикетта и бывшие солдаты из войск Союза (Филадельфийская ассоциация) построились в две шеренги с южной и северной сторон стены на Кладбищенском хребте. Здесь во время Геттисбергского сражения армия Конфедерации продвинулась дальше всего на север. Южане и северяне скрестили над стеной боевые знамена, и над ними символично подняли звездно-полосатый американский флаг. Все аплодировали. Ветераны обнимались.

Отрывочно помню, как в то утро мы ехали домой, как отец приобнял меня в поезде. Помню мамино лицо, когда она встречала нас на станции в Честнат-Хилле.

На пятницу, четвертое июля, был назначен Национальный день. В одиннадцать утра президент Вильсон произнес речь в главной палатке, обращаясь ко всем ветеранам. Говорил о зарубцевавшихся ранах, о том, что нужно забыть разногласия и старые обиды. Говорил о доблести и славе, которые не тускнеют с годами. После его речи сыграли гимн, и почетный караул дал артиллерийский залп. А потом старики разъехались по домам.

Помню, что мне снилось в тот день. Я вижу эти сны до сих пор. Несколько раз я с криком просыпался. Мама хотела взять меня за руку, но я не давался. Я не хотел, чтобы до меня что-нибудь дотрагивалось.

Со времени моего первого путешествия в Геттисберг минуло семьдесят пять лет. Много раз я возвращался туда. Местные лесники и библиотекари знают меня в лицо. Некоторые называют историком, что, безусловно, приятно.

Во время воссоединения 1913 года умерло девять ветеранов. Пятеро — от сердечного приступа, двое — от солнечного удара, один — от пневмонии. В девятом свидетельстве о смерти значится: «умер от старости». А один ветеран просто исчез — зарегистрировался на торжестве, а потом не вернулся домой, в центр для престарелых в Роли. Имя капитана Пауэлла Д. Монтгомери, ветерана Двадцатого северокаролинского полка, не значится в списке умерших в дни воссоединения. У него не было семьи, и потому на протяжении нескольких недель после годовщины его никто не хватился.

Джессуп Шидс действительно построил домик к юго-востоку от владений Форни, там, где Девяносто седьмой нью-йоркский полк тихо поджидал, прячась за каменной стеной, солдат полковника Альфреда Айверсона. Шидс построил свой летний домик весной 1893 года, но никогда там не жил. Его описывали как низенького, плотного рыжего мужчину, гладко выбритого, любителя хорошего вина. Именно он незадолго до своей смерти от сердечного приступа, случившейся в том же самом 1893 году, и посадил виноградные лозы. Вдова через агентов сдавала дом на лето до тех пор, пока в 1913 году он не сгорел. О съемщиках никаких сведений не сохранилось.

Полковник Альфред Айверсон-младший окончил войну генерал-майором, хотя его и отстранили от командования после неких осложнений, возникших во время перестрелки под Геттисбергом. После войны Айверсон занимался бизнесом в Джорджии, а затем во Флориде. Занимался не особенно успешно. Оба штата он покинул при невыясненных обстоятельствах. Во Флориде полковник вместе с племянником Сэмюелем Стралем торговал цитрусовыми. Сэмюель был преданным членом ку-клукс-клана и яростно отстаивал доброе имя двоюродного дядюшки. Поговаривали, что от руки Страля во время тайных дуэлей погибло как минимум два человека. Его якобы разыскивали в округе Броуард в связи с пропажей семидесятивосьмилетнего Фелпса Роулинза. Роулинз служил в Двадцатом северокаролинском полку. Жена Сэмюеля объявила его пропавшим без вести, после того как он в 1913 году отправился на месяц поохотиться и не вернулся. Она жила в Мейконе, штат Джорджия, вплоть до самой своей смерти в 1948 году.

Различные источники сообщают, что Альфред Айверсон-младший умер в 1911, или в 1913, или в 1915 году. Историки часто путают его с отцом, сенатором Айверсоном. И хотя оба они должны покоиться в фамильном склепе в Атланте, в записях Оклендского кладбища упоминается, что там захоронен лишь один гроб.

Много раз с тех самых пор мне снился сон, который я впервые увидел тем жарким июльским днем, лежа среди виноградников. От раза к разу в этом сне меняется только зрительный ряд: иногда это голубое небо, ветви деревьев и каменная стена; иногда — траншеи и колючая проволока; иногда — рисовое поле и низкие дождевые облака; иногда — обледеневшая грязь и замерзшая река; иногда — густые тропические джунгли, не пропускающие солнечного света. Недавно мне снилось, что я лежу посреди обгоревших развалин города, а с неба падает снег. Но виноградно-медный привкус земли остается прежним — как и чувство молчаливого приобщения к походя и случайно загубленным, к забытым в чужой земле. Иногда я размышляю обо всех тех братских могилах, которые мы выкопали в этом столетии, и оплакиваю внука и правнуков.