Книга Закон Моисея - Эми Хармон

по-прежнему сидящего на заборе. Его кудряшки взъерошил легкий ветерок, словно тот тоже знал о присутствии мальчика и приветствовал его дома.

– Он здесь, Джорджия. И когда он рядом, я буквально теряюсь в нем.

Джорджия отпрянула, как если бы я протянул ей змею. Но ее взгляд прошелся вокруг, будто она не могла удержаться.

– Спасибо, что не дала мне упасть, – тихо добавил я.

Я чувствовал себя сбитым с толку, и у меня все еще кружилась голова от пребывания в двух местах сразу. Воспоминания Эли полностью выбивали меня из реальности, и возвращение в нее было суровым. Я еще никогда не испытывал ничего подобного и хотел остаться в его голове на весь день. Заглянуть в окошки его жизни – такой насыщенной и такой короткой. Внезапно я задумался, не говорили ли лошади и девушки на одном языке любви, и инстинктивно понял, что Эли пытался помочь мне с Джорджией, рассказывая, как расположить ее к себе.

– Он еще здесь? – прервала мои размышления Джорджия.

Ей не нужно было уточнять, кто «он», но ее вопрос меня удивил. Не знаю, когда она начала мне верить, и не хотел с ней спорить. Я оглянулся на то место, где сидел Эли, и обнаружил, что он исчез. Вероятно, его внимание было таким же непостоянным, как у любого четырехлетнего ребенка, и он появлялся и исчезал без предупреждений. Я покачал головой.

– Нет.

Джорджия выглядела чуть ли не разочарованной. Она посмотрела мне за спину, мимо загона на холмы, выраставшие на западе Левана. А затем удивила меня пуще прежнего.

– Хотела бы я обладать твоим даром. Хотя бы на один денек, – прошептала она. – Ты постоянно его видишь. А я уже никогда не увижу.

– Даром? – выдавил я. – Я никогда не думал об этом как о даре. Ни разу.

Джорджия кивнула, давая понять, что тоже не считала это даром. До сегодня. Впрочем, она никогда не знала, как к нему относиться. Я оберегал свой секрет и позволил ей мнить, что я сумасшедший. Безумный. Тот факт, что теперь она верила мне, хотя бы в определенной степени, одновременно вызвал у меня радость и тошноту. После всего случившегося я был обязан быть с ней честным.

– Впервые за всю жизнь я благодарен, что могу разводить море. Так это называла Пиби. Я благодарен, потому что это единственный способ познакомиться нам с Эли. У тебя было четыре года, Джорджия. А у меня есть только это.

Я не злился, но Джорджия не единственная, кто страдал. Однако порой понимание, что ты не один в своем горе, приносит утешение. Как бы печально это ни звучало.

Она вздрогнула и закусила губу. Ей было нелегко слышать эти слова.

– Помнишь девушку, которую я нарисовал на тоннеле? – спросил я, пытаясь объяснить ей наиболее мягким образом.

Джорджия кивнула.

– Да, Молли Таггерт. Она была всего на пару лет старше меня. Кстати, ее нашли вскоре после того, как ты покинул город. Кто-то убил ее.

Я тоже кивнул.

– Я знаю. Молли сестра Тага.

Глаза Джорджии округлились, и она внезапно оцепенела, словно пришла к какому-то осознанию. Но я не хотел говорить о Молли. Не сейчас. Мне нужно было, чтобы Джорджия выслушала меня. Протянув руку, я приподнял ее за подбородок, чтобы она полностью сосредоточилась на моих словах.

– Но знаешь что? Я больше не вижу Молли. Она явилась ко мне… и исчезла. И так каждый раз. Никто не задерживается надолго. Однажды Эли тоже уйдет.

Джорджия снова вздрогнула, и ее глаза наполнились слезами, которые она мужественно пыталась сморгнуть. Так мы и стояли в молчании; каждый боролся с эмоцией, которая мучила нас с тех пор, как мы встретились взглядами в переполненном лифте около месяца тому назад. Джорджия сдалась первой, и ее голос дрожал, когда она решилась на ответное откровение:

– Знаешь, я плачу каждый день. Каждый чертов день. Раньше это случалось очень редко, а теперь не проходит и дня, чтобы я не ревела. Иногда я прячусь в шкафу и притворяюсь, будто это происходит не со мной. Однажды наступит день, когда я перестану плакать, но в глубине души мне страшно, что это будет худший день из всех. Потому что тогда он по-настоящему уйдет из моей жизни.

– Я тоже раньше никогда не плакал.

Она ждала.

– Буквально. Это был первый раз.

– Первый?!

– Да, тогда на поле. Первый раз на моей памяти, когда я из-за чего-либо плакал…

Тогда я сомкнул воду, чтобы прекратить жестокое видение, скрыть образ искаженного от ужаса лица Джорджии, выкрикивающей имя Эли, и впервые в моей жизни вода полилась из моих глаз.

Джорджия ахнула, и я отвернулся от ее изумленного лица. Вода во мне содрогнулась и пошла волнами, снова начиная подниматься. Что со мной происходит?

– Думаешь, слезы помогают его удержать? – прошептал я.

– Мои слезы значат, что я думаю о нем, – тоже прошептала она, по-прежнему стоя так близко, что я мог бы наклониться и поцеловать ее, не сделав ни единого шага.

– Но не могут же все твои воспоминания быть грустными? Эли помнит только хорошее. И ты единственная, о ком он думает.

– Правда?

– Ну, о тебе и Калико. И о вонючке Стьюи.

Ее смешок больше походил на всхлип. Внезапно Джорджия отошла, и я понял, что она готова попрощаться со мной.

– Делай то же, что и раньше. Когда тебе хочется поплакать, вспомни свою старую привычку, – в мой голос проникли нотки отчаяния.

– Ты о чем?

– Назови мне свои пять плюсов.

Джорджия скривилась.

– Иди ты, Моисей.

– Я часто думал об этом с тех пор, как ты сказала, что Эли показывает мне свои плюсы. Ты бы удивилась, если бы знала, сколько раз за последние семь лет я ловил себя на том, что перечисляю небольшой список положительного в моей жизни. Это все ты виновата.

– Я была той еще занозой в заднице, да? – она снова хохотнула, но в этом звуке не было ничего веселого. – Я сводила тебя с ума. Постоянно жужжала у тебя над ухом, словно жизнь была у меня в кармане. Я ни черта в ней не понимала. И ты это знал. Но я все равно тебе нравилась.

– Кто сказал, что ты мне нравилась?

Она хмыкнула, вспоминая нашу давнюю беседу у забора.

– Твои глаза, – прямо ответила она, как в былые времена. А затем нервно заправила выбившуюся прядку за ухо, будто не могла поверить, что флиртует со мной.

– Давай, вперед. Твои пять плюсов.

– Ладно. Хм-м… Черт, как же давно я этого не делала.

Джорджия молчала