Книга Дом волчиц - Элоди Харпер

Амара вспоминает, как Феликс говорил с Викторией после того, как ее ударил Парис, сколько раз он причинял ей боль. Только вчера он запросто предложил ее тело Кедру. Ее тошнит от отвращения. Она сжимает ладонь Виктории.

— Я просто считаю, что ты заслуживаешь гораздо большего, — говорит она.

— Разве я могу рассчитывать на что-то иное?

— Ты достойна быть с человеком, который не бьет тебя и не торгует твоим телом, — произносит Амара.

— Кто мы, по-твоему, такие? Где мы, по-твоему, живем? — недоуменно спрашивает Виктория, показывая на черные от сажи стены. — Здесь тебе не сраная пьеса. Мы не богини. Насколько высоко ты метишь? На самого императора глаз положила?

Слышатся звуки мучительной рвоты. Они встревоженно переглядываются.

— Кресса!

Бероника, подоспевшая к латрине раньше них, уже, вытянув шею, заглядывает за низкую стену.

— У тебя там все нормально?

— Нет, — слабо отвечает Кресса, и ее снова рвет.

Девушки беспомощно дожидаются у латрины. Наконец Кресса выходит, опираясь на стену, словно на качающейся корабельной палубе.

— Может быть, тебе надо поесть? — спрашивает Виктория.

Кресса устало кивает.

— Только не в «Воробье».

— Все равно сейчас слишком рано. — Бероника бросает раздраженный взгляд на разбудивших ее Амару и Викторию. — Они еще не открылись.

— Мы можем купить немного хлеба в булочной, — предлагает Амара.

Оставив Дидону и Британнику спать, девушки выходят из лупанария. Небо уже голубеет, а улицы начинают заполняться людьми. Удивленный их ранним появлением Галлий украдкой оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что за ним не наблюдает Феликс, и целует Беронику.

— Может, останешься? — спрашивает он, ласково запустив руку ей под плащ и дыша ей в шею.

Бероника нерешительно смотрит на подруг.

— Я вас догоню, — говорит она и возвращается в бордель вместе с ним.

Амара разочарованно провожает ее взглядом.

— Она не знает, куда мы направляемся.

— Пусть остается, — отвечает Виктория, решительно шагая вдоль по улице. — Этот болван веревки из нее вьет.

Амара вспоминает о том, что сама Виктория безнадежно преданна Феликсу, но предпочитает оставить свое мнение при себе.

— Не так быстро, — говорит покрывшаяся испариной Кресса, беря Амару за руку. При свете дня она выглядит еще хуже. — И давайте не пойдем слишком далеко.

Несколько забегаловок возле терм уже открыты. Девушки заходят в одну из них и занимают столик, чтобы не есть за прилавком. Хлеб оказывается настолько черствым и сухим, что Амара опасается поранить щеки. Кресса заказывает сладкое вино, чтобы успокоить живот. Она молча, не поднимая взгляд, вымачивает хлеб в вине, чтобы размягчить корку.

— Нельзя вечно закрывать глаза на очевидное, — тихо, чтобы никто не подслушал, говорит Виктория. — Мы все знаем, что ты беременна. Просто скажи, чем мы можем помочь.

Кресса замирает с ломтем хлеба в руке.

— Ничем, — без выражения говорит она. — Никто не может мне помочь.

— Недавно Питана из «Слона» сделала аборт, — говорит Амара. — У нее все прошло благополучно. Давай я узнаю у нее, где она достала травы?

— Нет, — по-прежнему не поднимая взгляд, говорит Кресса. — Я приняла травы, когда забеременела Космусом, но ничего не вышло. Они обошлись мне в целое состояние и только вызвали ужасную тошноту.

Виктория гладит Крессу по плечу, словно пытаясь таким образом стереть ее боль.

— Может, на этот раз Феликс позволит тебе оставить ребенка? — неестественно бодрым голосом спрашивает она. — Хотя бы попросить-то можно.

Плечи Крессы начинают дрожать, и, хотя она не издает ни звука, Амара понимает, что ее подруга плачет.

— Что толку? — шепотом отвечает она, прижимая ладони к глазам, чтобы унять слезы. — Какую жизнь я могу дать ребенку? Кто из него вырастет? Еще один Парис? Девочка, из которой еще в детстве сделают шлюху? Я не смогу на это смотреть, я лучше умру. — Она делает глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. — Кроме того, — ее голос снова становится бесцветным, — он уже сказал мне, что всех моих следующих младенцев будет выбрасывать на городскую свалку. Продажа детей приносит слишком мало денег.

— Возможно, так будет лучше всего, — произносит Виктория. — И это вовсе не значит, что младенец погибнет. Взгляни хоть на меня. Я же выжила.

— Тебе не понять, — отвечает Кресса. — Ты не представляешь, каково это. По-твоему, если я никогда не говорю о Космусе, то никогда о нем не думаю? Я скучаю и тоскую по нему каждую секунду. Все время, каждое мгновение я мечтаю лишь снова увидеть его личико. — Она прикладывает ладонь к сердцу, словно зажимая кровавую рану. — Это постоянная, ни с чем не сравнимая боль. Я не могу отдать еще одного ребенка.

Амара и Виктория переглядываются, не зная, как утешить подругу.

— Может, беременность прервется сама собой, — вполголоса говорит Виктория.

— Может быть, — отвечает Кресса, заливая горе вином. — Может быть.

На обратном пути Кресса отделывается от них, чтобы пройтись в одиночестве. Виктория берет Амару за руку и сжимает ее пальцы, словно утопающая.

Септембер

Глава 32

Привези меня в Помпеи, где любовь сладка!

Помпейское граффити

Амара берет фигу с блюда на столе Друзиллы, чистит ее и наслаждается мягкой сладостью на языке. Приближается октябрь. Руфус лежит рядом с ней, согревая ее своим теплом. С тех пор как его родители вернулись из Байи, они стали проводить больше времени в доме Друзиллы. Руфус заверил ее, что рассказал о ней родителям и ему вполне прилично иметь возлюбленную, но, скорее всего, будет лучше, если они не столкнутся друг с другом в атриуме. У его матери забавные взгляды. По ее мнению, для таких целей достаточно домашней рабыни; она не понимает, что такое влюбленность.

Амара была близка к отчаянию, но Друзилла великодушно предложила к их услугам собственный дом. Разумеется, Руфус ей платит. Наверное, здорово сдавать комнаты, а не собственное тело. Она берет со стола еще одну фигу. Сегодня к ним впервые присоединилась Дидона, и жизнь кажется почти счастливой.

— Значит, вы оба карфагеняне? — спрашивает Друзилла, обращаясь к Дидоне и Луцию — богатому молодому человеку, которого пригласила, чтобы с ней свести. Амара подозревает, что он один из бывших любовников самой Друзиллы.

Луций, приподняв бровь, шутя обращается к Дидоне на непонятном языке. Дидона радостно смеется и отвечает на том же наречии. Он довольно улыбается на ее слова и снова поворачивается к Друзилле.