Книга Инквизитор. Часть 6. Длань Господня - Борис Конофальский

— Шут, а как вы очаровываете женщин? Поёте песенки? Наверное, много песен знаете? Вы, шуты, такие мастера попеть.

— Что? — Ухмылка сползал с лица Шоуберг.

— Брат мой, это было неучтиво, — сказал Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург.

— Вы, кажется, при своём инструменте? А ну-ка, спойте мне, — продолжал Волков, не обращая внимания на слова фон Гебенбурга. — Ну, берите свою виолу, лютню, как там у вас, у шутов, называется эта ваша чертовщина.

— Надеетесь меня оскорбить? — Наконец заговорил фон Шоуберг, прищуриваясь.

— Пытаюсь, да видно, оскорбить подобного господина будет не просто. — Заявил кавалер, теперь пришло время усмехаться ему.

— Вы напрасно это затеваете, Эшбахт, — сказал неизвестный господин. — Леопольд один из лучших мастеров графа.

Волков даже не взглянул на него. Ему уже было всё равно, ему некуда было отступать.

— Отнюдь, вам это удалось, — наконец сказал фон Шоуберг. — Только драться мы будем по правилам и не тут.

— Вы при оружии и не больны, — твёрдо сказал кавалер, — драться мы будем здесь и сейчас.

— Я сказал нет, — твёрдо ответил Шоуберг.

— Он вправе выбирать оружие и место, брат, — напомнил Волкову Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, которому всё происходящее жутко не нравилось.

А Волков вдруг достал из-за пояса пистолет и взвёл курок:

— Драться мы будем здесь и сейчас. Если вы, господин шут, надумаете повернуться и уехать, я выстрелю вам в спину без всякого поединка. Если я вдруг промахнусь, то я прикажу моим людям стрелять в него.

— Вы забываетесь, Эшбахт, — проговорил фон Гебенбург. — Вы забыли, что господин фон Шоуберг личный друг графа.

— Он подлец и мерзавец, он здоров и при оружии, — твёрдо сказал кавалер, — либо он будет драться, либо я убью его как труса.

— Я не понимаю… — Начал было незнакомый господин.

Но Шоуберг прервал его:

— Я буду драться, если господину обманутому мужу так будет угодно. — Он замолчал, а потом прибавил негромко. — Эти низкородные господа до смешного заносчивы.

В его голосе опять сквозило и высокомерие, и презрение.

— Вот и славно, — сказал Волков и подозвал к себе Хилли, — возьми поводья.

Глава 39

Когда он служил в гвардии герцога де Приньи, герцог поощрял занятия своих гвардейцев в атлетических и фехтовальных залах. Господин поощрял выездку, стрельбу, фехтование и даже игру в мяч. Он часто устраивал конкурсы на владение тем или иным оружием с неплохими призовыми. Меньше всего Волков упражнялся как раз с мечом, разумно полагая, что в сомкнутом строю против закованных в железо людей меч ему может понадобиться в последнюю очередь. Пика, копьё, алебарда, молот, тесак — да всё, что угодно, всё нужно, всё может пригодиться. Но не меч. И поэтому во владении мечом он был далеко не среди первых. Кто ж мог знать, что ему предстоит стать господином и с мечом в руках отсеивать свою честь. Знай бы он об этом в те времена…

Подъехал Роха, забрал у него шубу и пистолет:

— Может, ты зря это затеял, а, Фолькоф? — Негромко говорил он.

— Может, и зря, — ответил кавалер, отвязывая ножны от пояса и предавая их товарищу.

— Хочешь, я прикажу Хилли и Вилли пристрелить его, а ты будешь в стороне, вроде как, — предложил Скарафаджо, забирая ножны.

— Не неси чушь, дурень, — сказал Волков и зло глянул на него, — это моё дело.

— Чёрта с два это твоё дело, — также зло отвечал ему Роха, чуть склоняясь к нему с коня, — тебя, дурака, сейчас зарежут, а что будет со всеми теми, кто живёт на твоей земле? Появится новый хозяин и всех разгонит оттуда, заберёт у нас у всех наши наделы, и куда нам с офицерами и солдатами идти?

Волков промолчал, он сдалал несколько движений, разминая кисть. Да, давно он не занимался этим делом. Кисть может и устать с непривычки.

— К тому же ты хромой, а он вон, молодой бык, здоровый, — продолжал бубнить Роха.

Волков невольно глянул на фон Шоуберга, тот уже слез с коня и снимал плащ. Да нет, на быка он не тянул, высок, но ниже Волкова, крепок, но и тут Волков заметно крепче. Да, кавалер хром, но он с удовольствием отметил, что Шоуберг поскользнулся на мокрой глине, когда перекидывал плащ через седло. Его изящные сапожки были предназначены для паркетов бальных зал, а не для поединков на мокрой глине. И Волков благодарил Бога за свои грубые и не красивые кавалерийские сапоги с каблуками и гвоздями в подошве. И ничего, что он хром, эти сапоги сглаживали преимущество шута в подвижности.

Но больше, чем Господа, он благодарил старого епископа Мален отца Теодора, за его роскошные подарки. За колет и перчатки со вшитой в них кольчугой. Вот! Вот на них-то он больше всего и уповал. Поэтому и требовал он поединка здесь и сейчас, а не когда-нибудь в фехтовальном зале, где пришлось бы снять всё до рубахи, и где на них смотрела бы куча народа. Нет, именно тут и сейчас он хотел драться с шутом, пока его тело затянуто тончайшей и незаметной кольчугой от паха и до подбородка. А его руки в перчатках чёрной замши, могут перенести безболезненно прикосновение даже самого остро отточенного железа.

Ну конечно, этого можно было ждать. У шута этот новомодный меч, что на родине Рохи зовётся эспадой, а тут зовётся дворцовым мечом. Он узок, его гарда почти полностью закрывает руку. Он лёгок и быстр. И на первых минутах, пока Шоуберг будет свеж, преимущество будет за ним. Главное для Волкова в эти первые минуты не дать ему возможности понять, что на кавалере кольчуга.

Волков, рассекая мечом воздух, пошёл на открытое место между холмом и дорогой, где не было кустов. Он остановился там, продолжая разминать руку.

Шоуберг что-то сказал своим спутникам и тоже пошёл на то место.

Кавалер с удовольствием наблюдал, как тот не спешит, почти семенит по грязи, боясь делать большие шаги.

— Господа, — кричал юный Гюнтер Дирк Мален фон Гебенбург, — возможно ли примирение между вами, может ли что-либо предотвратить поединок?

Голос его чуть не срывался, молодой человек заметно волновался.

— Нет, — крикнул Волков.

— Обиженные мужья никогда не могут успокоиться, пока не начнут харкать кровью, — язвительно произнёс фон Шоуберг.

Он опять ухмылялся.

Волков уже взял себя в руки после недавнего приступа ярости, он был уже почти спокоен, это было важно, очень важно. Но это замечание снова его задело, и, словно видя это, Шоуберг продолжал:

— Эти низкородные господа очень переживают из-за того, что их жёны предпочитают раздвигать ноги пред другими мужчинами.

Даже его спутники не засмеялись над этой шуткой. А Волкова снова залило ненавистью, аж в глазах побелело, и это было плохо. Ярость в поединке к беде. Ему нужно было собраться. Собраться и держать себя в руках. Особенно в первые секунды.