Книга Одинокий некромант желает познакомиться - Карина Демина

Зазвенели тарелки.

И банка с сиропом оказалась на полу, добавляя грязи. Кто-то охнул, кто-то свистнул. Арвис поспешно забрался на подоконник, в который впился отросшими когтями. Два горшка с геранью – сдается, появились они лишь вчера – при этом полетели на пол.

– Хватит! – рявкнул Глеб.

Не услышали.

А в руке Ильи появился нож, который…

Он успел раньше. Клинок был слишком короток, а Илья – неумел, и нож, пробив куртку, лишь полоснул по ребрам, заставив Богдана лишь крепче стиснуть руки на горле врага.

– Хватит! – Глеб перехватил руку с ножом, стиснул, и, кажется, захрустела кость.

Но Илья не разжал пальцы, оскалился лишь и зарычал. Глухо так.

Ведро воды окатило прежде всего Глеба, а уж потом потекло по лицу Богдана, смывая маску ярости. И Илья отряхнулся, вдруг обмяк и вздохнул:

– Переборщил, да? – Он сполз с противника, и Глеб отпустил его.

Звякнул нож. Завозился Калевой, пытаясь встать.

Никто не плакал, кроме разве что Шурочки, который забился в угол и оттуда следил за остальными. Из круглых синих глаз катились слезы, но при этом Шурочка продолжал жевать блинчик, время от времени опуская руку, чтобы макнуть в лужу кленового сиропа.

– Вижу, вам и вправду помощь нелишней будет.

Этот парень был высок. Широкоплеч. Лыс. И голову его сложным узором покрывали шрамы. Они начинались над левой бровью, поднимались выше, на темя, где разбегались в стороны. Правое ухо почти отсутствовало, левое было характерно смято.

Борец, стало быть.

За спиной его печальной тенью маячил Земляной. Что характерно, с тазом в руках. С пустым тазом.

– Встали, – сказал гость вроде и негромко, но Шурочка икнул, сунул за щеку остатки блина и вскочил. Поднялся Богдан, трясясь всем телом. Вытянулся в струнку Илья…

И Глеб отряхнул холодную воду с волос:

– Стало быть, это вы…

– Стало быть, я, – парень протянул руку. Шрамы покрывали и ладонь, а от мизинца остался обрубок в полторы фаланги. – Васин.

– А звать как?

– Васин, – уперто повторил он, но тише добавил: – Христодула… Бабка моя, сказывают, очень верующей была.

– Стало быть, Васин.

Разговаривать в мокром костюме, к локтю которого прилип раздавленный блин, а рукав пропитался водой и кленовым сиропом, было несколько неудобно.

– Останетесь?

– Если оставите.

– Справитесь?

Щека, исполосованная шрамами, дернулась, и улыбка вышла столь же кривой, сколь и многообещающей. Шурочка икнул, едва блином не подавившись, а вот Игнат забрался под стол, где и замер, притворяясь, что его здесь вовсе нет. Сашка же уставилась немигающим взглядом, и тьма ее заклубилась, пришла в движение, готовая выплеснуться почти сформированным проклятьем.

– Стоять! – Глеб успел перехватить силу, сдавил, загоняя в хрупкое детское тельце. И Сашка скривилась от боли, но не заплакала.

– Амулетика только дадите какого. Мирка обещался, – на всякий случай уточнил Васин.

– Он вам…

– Брат. Единоутробный. Молодшенький. Вы двое, – Васин ткнул в Миклоша, который не сводил взгляда с Сашки, и в Курца, делавшего вид, что к происходящему ныне он отношения не имеет. – Убраться. И следить за порядком. Кто бузить станет, зовите. Найду управу.

Глеб как-то сразу и поверил, что найдет.

– А вы, ваша милость… вам бы того… костюмчик сменить.

Васин поднял блюдо, кинул на него пару оладьев.

– Что стали? Подымайте, или без завтрака остаться решили?

– Я, это, с пола, – Богдан, державшийся за бок, побелел еще сильнее, – есть не буду.

– Значит, без завтрака. Да тебе и не положено. И тебе тоже. Остальные как хотят. Можете еду по земле валять, стало быть, не голодные…

– Надо целителя…

– Не надо, – Васин поманил пальцем Богдана, и тот шагнул, пусть боком, нерешительно. – Тут царапина, покажи… агась… так, покрыло чутка. Вы идите, ваша милость. Я тож кой-чего умею…

Встретились они получасом позже.

Кленовый сироп, пропитав рукав, въелся в кожу, и соскребать его пришлось мочалом. Глеб и сейчас-то не был уверен, что отмылся полностью.

Хорош он будет, однако…

А с Анной поговорить следует, тем паче билеты заказаны, а поезд отправляется ночью. И конечно, можно было бы поехать одному, но что-то подсказывало: разговор предстоит непростой.

И не факт, что его допустят к чужим семейным тайнам.

– Можно? – лысая голова показалась в дверном проеме. – Как вы, ваша милость? Не порезали?

– Не порезали. А вы как?

– Царапину затянул. Кость треснула, повязку наложил, силы добавил, но болеть пару дней будет. Оно и полезно. В другой раз думать будет. Хотя и недолго.

– Надо было давно этот нож отобрать, – чувство вины было знакомым, привычным, но оттого не менее муторным.

– Надо, – согласился Васин. – Да только вы ножичек отнимете, а они заточечку сделают. Или еще чего издумают. Дети же. На придумки гораздые.

Он медленно втиснулся в дверной проем. И плечи поникли, и сам Васин съежился, точно желая казаться меньше, но все одно лысая макушка почти касалась люстры.

– Присаживайся, – Глеб указал на кресло. – Что сейчас?

– Убираются. Кто хотел, тот поел. Кто нет… к обеду, чай, не помрет.

– С детьми раньше работали?

Васин поскреб макушку. А череп-то неровный, с одной стороны будто примят, с другой – буграми пошел. И смотреть на это неприятно.

– Так, в приюте годик был, сперва в истопниках ходил, после-то и в помощники взяли.

– Ушли?

– Новая хозяйка объявилась. Ей на мою рожу смотреть невместно было, вот и… Еще в последние года два с новобранцами нянькался, так разница, ваша милость, невеликая.

Что ж, формально можно сказать, опыт имелся. Вид тоже скорее соответствовал. И Глеб вытащил коробку.

– Простая защита, – он выложил круглую бляху из лунного серебра, покрытого тонким слоем позолоты. – Выдержит прорыв до третьего уровня. Выше пока быть не должно, хотя…

Пара колец с поглотителями.

– Если не по размеру будут, подгоним.

– А… – Васин поскреб шею. – На шнурочек можно?

– Можно и на шнурочек, главное, чтобы с кожей контакт был.

Тот кивнул и все же присел на краешек кресла. От Васина пахло дымом и казармой, причем запах был застарелым, въевшимся, что называется, в шкуру.

– Так… – он неловко поерзал и, сам своему счастью не веря, поинтересовался: – Оставляете?