Книга Избранные речи - Демосфен

(78) Далее, если он станет говорить, будто потеря фокидян и Пил и всех других областей у нашего государства вознаграждается тем, что остается Херсонес62, не верьте ему ради Зевса и других богов, граждане судьи, и не допустите наше государство вдобавок ко всем обидам, которые вы претерпели из-за этого посольства, подвергнуться еще и позору после сегодняшней защиты, так как у всех была бы мысль, что в стремлении спасти что-нибудь из своих собственных владений вы пожертвовали спасением своих союзников. Нет, этого вы не сделали; наоборот, уже и тогда, когда был заключен мир и когда Херсонес был в неприкосновенности, фокидяне держались еще в течение целых четырех месяцев63, но только позднее их погубили лживые речи этого человека, обманувшие вас. (79) Да вот и сейчас, как вы можете убедиться, Херсонесу угрожает бо́льшая опасность, чем тогда. Конечно, когда легче было бы наказать Филиппа за его преступления против Херсонеса – тогда ли, когда еще ни одного из владений там он не успел отнять у нашего государства, или теперь? Я лично думаю, что тогда это было бы много легче. Так как же он остается еще нашим, когда уж устранены какие-либо страхи и опасности для любого, кто бы пожелал на него посягнуть?

(80) Кроме того, как я слышу, Эсхин собирается говорить что-то в таком роде, что удивляется, почему же обвиняет его Демосфен, а не кто-либо из фокидян. В чем тут дело, об этом вам лучше уже наперед услышать от меня. Из фокидских беженцев лучшие и самые порядочные, с моей точки зрения, оказавшись в изгнании и испытав на себе такие бедствия, держат себя тихо, и из них никому не захотелось бы навлечь на себя личную ненависть из-за общественных несчастий; люди же, способные за деньги сделать все, что угодно, не имеют человека, готового им платить64. (81) Да, я, по крайней мере, никому не дал бы ничего за то, чтобы он выступил здесь вместе со мной и кричал о перенесенных несчастьях: ведь правда и дела сами кричат. Но народ фокидян, конечно, находится в таком тяжелом и жалком положении, что никому и в голову не приходит выступать с обвинением в Афинах по делу об отчетности, но они живут в порабощении и до смерти боятся фиванцев и наемников Филиппа, которых вынуждены содержать, – к тому же расселенные по деревням и разоруженные. (82) Вот почему вы не позволяйте ему говорить об этом, а лучше требуйте у него доказательства, или что фокидяне не погибли, или что он не обещал им от имени Филиппа пощады. В этом ведь и заключается отчет по посольству: «Что́ тобой достигнуто?», «Что́ ты сообщал в своих докладах?» – Сообщал правду, будь спокоен; сообщал ложь, казнись. А если здесь нет фокидян, что́ же из этого? Ведь это ты, я полагаю, постарался как мог довести их до такого состояния, что они не в силах ни помогать друзьям, ни обороняться сами от врагов.

(83) Конечно, нетрудно показать, что, помимо стыда и позора от всего случившегося, нашему государству вследствие этого отовсюду стали угрожать еще и большие опасности. Кто же из вас в самом деле не знает, что благодаря фокидской войне и тому, что фокидяне держали под своей властью Пилы, нам обеспечивалась безопасность со стороны фиванцев, да и Филиппу никогда не было возможности пройти ни в Пелопоннес, ни в Эвбею, ни в Аттику?65 (84) И вот этой именно безопасностью, которая обеспечивалась государству местоположением и самым ходом дел, вы пожертвовали, поверив обманам и лживым речам вот их; ее, подкрепленную оружием, непрерывной войной, крупными государствами союзников и обширностью страны, вы спокойно позволили сокрушить. Не оправдалась ваша прежняя посылка помощи в Пилы66, которая обошлась вам более чем в двести талантов67, если подсчитаете частные расходы самих воинов, отправлявшихся в поход; не оправдались и расчеты на наказание фиванцев. (85) Но как ни много ужасных дел совершил вот он, служа Филиппу, послушайте, что́ является поистине величайшим оскорблением для нашего государства и всех вас: это – то, что, хотя Филипп с самого же начала задумал действовать по отношению к фиванцам именно так, как потом и действовал, этот человек давал вам совершенно превратные сведения о положении дел и, заставив вас явно выказать перед всеми ваше нежелание, тем самым возбудил против вас еще бо́льшую враждебность со стороны фиванцев, к Филиппу же их признательность. Ну, разве мог кто-нибудь проявить более оскорбительное отношение к вам?

(86) Возьми же теперь псефисму Диофанта и псефисму Каллисфена68; из них вы узнаете, что, когда вы выполняли свой долг, вы сами находили нужным устраивать у себя жертвоприношения в честь этого и удостаивались похвал от других; когда же были обмануты этими людьми, вам приходилось свозить детей и женщин из деревень и выносить псефисмы о жертвоприношениях на Гераклиях69 в стенах города, несмотря на мир. Поэтому мне удивительно будет, если вы отпустите безнаказанным такого человека, который не дал вам возможности даже богов почитать по обычаю отцов. Читай псефисму.

(Псефисма)

Эта псефисма, граждане афинские, была тогда достойна ваших действий. Читай теперь следующую.

(Псефисма)

(87) Вот какую псефисму вы приняли по милости этих людей, хотя ни в самом начале, когда только что заключили мир и союз, не имели в виду ничего подобного, ни позднее, когда согласились добавить в договоре слова: «и с его потомками», но вы были уверены, что благодаря им получите какие-то необыкновенные блага. Но, конечно, вы все знаете, сколько раз и после этого у вас поднималась тревога, когда вы слышали, что войско Филиппа или его наемники появлялись у Порфма или у Мегар70. Значит, нельзя раздумывать и предаваться беспечности, если Филипп еще не вступил в Аттику, но нужно представлять себе, не по вине ли этих людей у него явилась возможность действовать так в любое время, когда только пожелает, и эту опасность надо постоянно иметь в виду, а виновника, устроившего ему такую возможность, надо ненавидеть и преследовать мщением.

(88) Затем, как мне известно, Эсхин думает уклониться от прямого ответа на предъявленные ему обвинения и, чтобы отвести вас возможно дальше от своих действий, будет распространяться о том, какие великие блага приносит всем людям мир и, наоборот, какие бедствия – война, и вообще он рассчитывает произносить славословие в честь мира и таким способом повести свою защиту71. Но и это говорит против него. Если то, что для всех остальных служит источником благополучия, для нас оказалось причиной таких огромных хлопот и беспокойств, в чем же следует искать объяснение этого, как не в том, что прекрасное по своей сущности дело они, получив взятки, обратили во зло? (89) – «Как же так? – скажет, пожалуй, он, – а триста триер и снаряжение для них и денежные средства разве не остаются у нас и не будут оставаться в запасе благодаря миру?» – На это вы должны возражать, что и у Филиппа состояние значительно улучшилось благодаря миру – вследствие заготовок вооружения, расширения границ, возрастания доходов, которые у него достигли больших размеров. – «Однако есть и у нас кое-какие улучшения», – скажут мне. (90) – Есть, конечно, но что касается руководства делами, особенно отношениями с союзниками, благодаря которому все люди обеспечивают благоприятные условия или для самих себя, или для более сильных, то у нас оно распродано этими людьми и оттого пришло в полный упадок и ослаблено, у него же стало грозным и значительно более сильным. Таким образом, если у Филиппа обе стороны возросли по милости этих людей – и число союзников, и количество доходов, то несправедливо у нас, вместо всего распроданного ими самими, ставить в счет то, что и так принадлежало бы нам после мира. Ведь одно вовсе не явилось у нас на место другого, – совсем нет, – но одно было бы у нас и так, а другое было бы добавлением к этому, если бы не они.