Книга Орел и голубка [= Коршун и горлица ] - Джейн Фэйзер

— Сарита, если Альгамбра падет, твоя жизнь ничего не будет стоить. Надеюсь, мне не надо объяснять, почему.

— Нет, не надо, но я настаиваю на своем праве рискнуть, — парировала она. — И почему ты говоришь сейчас о падении Альгамбры? Что‑нибудь случилось?

— Я должен предусмотреть такой исход. Ты уедешь отсюда в Кордову, воспользовавшись дорогами, которые находятся под контролем моих людей. В своей стране ты будешь в безопасности. А когда все это кончится, я приеду за тобой.

Она с недоверием взглянула на него.

— Ты не приедешь за мной, потому что не думаешь, что сможешь выжить. Ты потерял надежду.

Абул ничего не сказал. Он потерял не надежду, а веру в необходимость борьбы. Сарита, вот кто был теперь его путеводной звездой. Он хотел только одного — провести остаток своих дней с ней, и для него не слишком большое значение имело то, как и где это сделать. Ему было уже 30 лет и он уже, можно сказать, отслужил свое. Не хотелось провести остаток своей жизни в битвах, защищая то, что, как ему теперь казалось, защитить было нельзя — отчасти из‑за ошибок и жадности одних, отчасти из‑за объединения Арагона и Кастилии. Но он был сыном своего отца и не мог отдать Гранаду испанцам без борьбы. Так что ему придется воевать со своим собственным народом.

— Я никуда не поеду! — заявила Сарита.

— Нет, поедешь!

— Ты не можешь принудить меня к этому.

— Нет, могу.

— Как?

— Я могу связать тебя, сунуть в рот кляп и без труда переправить через границу.

Она поняла, что он шутит, и улыбнулась.

— Да, этого я не стану отрицать Но я вовсе не это имела в виду. Ты не можешь заставить меня захотеть оставить тебя.

— Я могу тебе сказать, что, оставаясь здесь, ты мешаешь мне сделать то, что я должен.

Сарита почувствовала, что он говорит правду.

Она не имеет права препятствовать ему. Но, может быть, она может воспользоваться этим на благо ему?

— И как же я поеду? Если не буду связанной и с кляпом во рту? Дороги опасны, даже если они все еще находятся под контролем твоих людей.

— Ты оденешься мужчиной, — сказал он, — и с тобой поедет Юсуф. Пара крестьян не привлечет к себе внимания.

— Понятно, — она замолчала, обдумывая идею, пришедшую ей в голову.

— Ничего, это время пройдет, — сказал он.

— А какое придет? Если ты не выиграешь, Абул, то умрешь, ты понимаешь это?

Он не противоречил ей, и Сарита почти полностью утвердилась в пришедшей к ней мысли.

— Твои противники умножили свои ряды? Колеблющиеся перешли на их сторону?

Он вздохнул.

— Похоже на то.

Сарита прикрыла глаза, как бы от печали, что слышит это, а на самом деле пряча возбуждение от того, что идея ее начала обретать свою плоть.

Может быть, если один из лидеров оппозиции Абула узнает о том, что ее возникновение с самого начала зиждилось на сфабрикованном обвинении, предъявленном честолюбивой женщиной и ее не менее честолюбивым отцом, то ряды его противников дрогнут.

— И когда я должна уехать?

— На рассвете. Юсуф хорошо умеет проводить такие операции. Он доставит тебя в целости и сохранности.

— Интересно, придется ли ему по вкусу такое поручение? Не думаю, что Юсуф обрадуется, узнав, что ему предстоит стать моей нянькой.

Абул усмехнулся:

— Я не имею привычки спрашивать его мнение по поводу своих приказов.

Они нежно перешучивались и не позволяли себе думать о том, что, возможно, это последний день, который они проводят вместе. В Сариту вселилась надежда на то, что ей удастся осуществить своей план, — наконец‑то, она поняла, что кое‑что все‑таки может сделать. Пусть этим она и подвергнет себя опасности, но все же план может и удастся.

То, что по нему ей придется взаимодействовать с Юсуфом, было уже неважно. Она не уйдет так просто из жизни Абула, не оставит его одного на поле битвы.

Она уступила его настояниям и притворилась будто верит в то, что он приедет за ней в Кордову, когда здесь все успокоится. А если Абул и почувствовал некоторое разочарование из‑за того, что она так быстро согласилась с его уверениями в необходимости их расставания, то не подал виду. Ведь она вела себя так, как он желал, но почему‑то он ждал от Сариты яростного сопротивления и настойчивости в желании разделить его судьбу…

А в данном случае она вела себя так, будто не видела никакой возможности для себя принимать участие в происходящем. Но Абул не знал, что никакие обстоятельства не принудили бы Сариту покинуть его, если бы она не думала, что вдали от него сможет что‑либо сделать, чтобы переломить ход событий.

Следующую ночь они не спали, а разговаривали и любили друг друга, отчаянно и нежно, и вслух мечтали о том времени, когда будут жить в приморском дворце в Мотриле, что будет возможным только тогда, когда весь этот ужас кончится и жизнь вернется в нормальное русло. За час до рассвета пришли Кадига и Зулема. Они были необыкновенно молчалива, когда, под надзором Абула, крепко перевязывали Саритину грудь, чтобы ее фигура обрела очертания мальчика‑подростка. Потом Сарита надела рубаху и штаны, скрывшие пленительны? изгиб ее бедер, а после — бурнус с капюшоном и чалму, спрятавшую копну ее волос.

Сарита окинула себя критическим взором. В зеркале она не могла видеть себя полностью, но то, что увидела — от талии и до макушки — было совсем непохоже на нее.

— Я похожа на мальчика? — повернулась Сарита к Абулу.

— Удивительно, сказал он, — и на очень привлекательного. Тебе лучше не отходить от Юсуфа, пока ты снова не наденешь дсенское платье.

— Она посмотрела на него, чтобы убедиться в том, что он говорит серьезно, и увидела, что это так.

— О, сказала она нахмурясь, — опасностей и так предостаточно.

— В бурнусе мало что разглядишь, — сказала Кадига, а если мы размажем по вашему лицу грязь, то никто не будет особенно всматриваться. Все будут видеть только пастуха‑замарашку.

— Отличная мысль, Кадига, — сказал Абул, стараясь спрятать свое горе при мысли о том, что расстается с Саритой, и превратить ужасную реальность в увлекательную игру с переодеваниями.

Когда все было готово, Абул и женщины придирчиво осмотрели Сариту. Она чувствовала себя как‑то странно — будто находилась в чужом для себя мире, будто они и в самом деле играли в какую‑то игру.

Она поняла, что не может как следует попрощаться с Абулом, потому что сделать это — означало признать, что, возможно, приветствие не последует за прощанием, а этой мысли она не могла вынести. Когда Абул крепко прижал ее к себе, ища губами ее губы, она легонько поцеловала его и оттолкнула, сказав, что через несколько недель вновь увидится с ним.