Книга Ясень и яблоня. Черный камень Эрхины - Елизавета Дворецкая

– Радость из гнева теперь единственная доступна тебе!

– Но почему же он так легко отделался? – Даже сейчас Эрхина не могла выбросить из мыслей свою обиду. – Он ничего не потерял! Разве он совершеннее меня?

– Его дух более цельный, – пояснила Госпожа Свет. – Он открыто говорит то, что думает, и делает то, что хочет, поэтому вся его сила остается при нем. А тебе приходилось скрывать истинные желания в угоду внешнему достоинству, и это обедняло тебя. Но не завидуй ему. И он заплатит свою цену, не ниже твоей. Он – твой Повелитель Тьмы. Он уничтожил тебя и тем возродил для новой жизни, в которой твоим амулетом отныне будет твое сердце.

Эрхина вскочила и протянула руки к призрачной фигуре, словно умоляя замолчать. Она и так услышала больше, чем могла вынести. До ее сознания едва доходил смысл спора двух богинь, таких разных и притом единых, как свет и тьма. Она понимала только то, что относилось к ней, но меньше всего была способна увидеть благо для себя в том, что совершил Торвард. Погибли все ее надежды! Он разлюбил ее, и у нее нет никакой власти над ним! Она брошена, опозорена в глазах людей и богов. Ее амулет погиб, и напрасны все ее жертвы! И в этом виноват он, разбивший ее жизнь!

Радость из гнева! Последняя радость валькирии Брюнхильд, радость погубить того, кем ей не суждено владеть. Гордость ее легче смирится со смертью, чем с поражением, но не вся сила у нее отнята с потерей «глаза богини Бат». Ярость, ненависть, жажда мести, которые ничто уже не могло поглотить, нашли другой выход и обратились в гром на голову обидчика! Эрхину переполняли разом тоска и наслаждение, как в те ночи в его объятиях, блаженство свободы, которую дает окончательное поражение. Больше ей нечего было бояться, и она дала волю своей душе – как в миг смерти.

– Он заплатит, тот, кто погубил мою честь и разбил мою жизнь! Слушай меня, Владычица Тьмы, повелительница Муир Мэр, Бурное Море! Именем Оллатира и Меддви, давшей мне власть, я проклинаю его, Торварда сына Торбранда, конунга фьяллей! Проклинаю! Слушай меня, священный камень Фаль! – Эрхина вскочила с ногами на свой трон, и камень на это прямое обращение ответил тихим протяжным гулом, которого Дом Четырех Копий не слышал много веков. – Силой богини Фрейи – я отдаю его во власть богини Бат! Он, принесший мне бесчестье, – пусть он забудет, что такое честь! Пусть отныне поражения будут его уделом! Он, силой вынудивший меня к любви и бросивший мою любовь под ноги, – пусть отныне лишь ненависть и презрение вызывает он в женщинах! Пусть каждый миг наслаждения грозит ему ударом ножа! Он, отнявший всю мою радость, – пусть не испытает он в жизни радости! Он, отнявший и погубивший мою силу, – пусть лишится силы навек! Он, презревший мою волю и мои желания, – пусть ни одно его сильнейшее желание не будет исполнено! Я, Эрхина дочь Эрха, фрия острова Туаль, проклинаю его именем Богини! Ты, Муир Мэр, Бурное Море, возьми мое проклятье, пока не кончилась ночь, и вплети его в нити норн! Влей его в Чашу Богини, и пусть настигнет его судьба!

– Я принимаю твое проклятье, Эрхина дочь Эрха! – прошелестела тьма, обе фигуры уже не были видны. – Именем священного камня Фаль – я принимаю его. Все в мире едино – горечь и радость смотаны норнами в один клубок, и имя ему – испытание, мимо которого нет пути к мудрости и к себе.

Обе богини исчезли. Обессиленная Эрхина сошла с сиденья трона и упала на ступеньках, опустив голову на руки. Ее била крупная дрожь, в голове звенело, мысли путались, душу наполняли страх и отчаяние, смешанные со смутной надеждой. Она упала так низко, что ниже некуда. Обманутая, разбитая, проклинающая, отравленная горькой радостью гнева, она сама из богини Фрейи стала богиней Бат.

Но она упала не одна. Он, Повелитель Тьмы в ее судьбе, вечный возлюбленный, являвшийся под разными обличьями, приведший ее в Подземелье Мёртвых, он, тот, чье имя отныне для нее запретно, разделит с ней тяжесть испытания. Им не суждено больше увидеться, но их борьба не окончена. Сцепившись, они оба рухнули в бездну, и теперь каждому из них предстоит одержать свою собственную победу – от самого дна найти дорогу вверх, дорогу к возрождению. И только в будущем станет ясно, кто из них на самом деле сильнее.

Во вторую ночь после появления квиттов и тиммеров в Аскефьорде мало кто спал, и уж совсем никто – спокойно. За прошедшие сутки Аскефьорд превратился в два враждебных стана: внешняя половина, от устья до Аскегорда, была в руках Бергвида и Эйрёда конунга, а внутренняя, от Конунгова причала до вершины, – в руках Эрнольва Одноглазого. Но дальше люди не уходили, и в Черные горы, как прошедшей зимой, убежало лишь несколько семей. Наоборот, из глубины страны на помощь ланд-хёвдингу постоянно подходило подкрепление. К вечеру того же дня Эрнольв ярл располагал уже почти полутысячей воинов, как хирдманов, так и простых бондов с их работниками, вооруженными секирами и копьями, и все были равно готовы отстаивать священный ясень Аскегорда.

Где кюна Хёрдис, никто не знал. Но, по правде сказать, о ней не очень-то беспокоились: нежной любви к ней никто не питал, да и не из тех эта женщина, кто пропадает.

Битком набившись во все дома и строения, как пришельцы, так и местные спали по очереди, каждый миг ожидая нового нападения противной стороны. Ночь проходила, тьма начинала рассеиваться, и еще до первых лучей зари перед устьем фьорда раздались звуки боевых рогов. Фьялли узнавали рог Торварда конунга и вскакивали в ликовании, хватались за оружие, уже видя перед собой победоносную битву. Теперь, когда он возвращался, численное превосходство Бергвида и Эйрёда конунга не казалось страшным.

Квитты и тиммеры наспех вооружались и выбегали из захваченных домов, торопливо сталкивали корабли. Те, кто стоял ближе к устью фьорда, поспешно отходили к середине, к основным силам, потому что множество кораблей, в предрассветной тьме выходящих из моря, казалось несчетным.

Фьялльские «Драконы» и хэдмарские «Змеи» или «Волки» шли и шли сплошным строем, грозно скаля зубы, и длинные ряды вёсел в дружном замахе казались крыльями. Снова звучали, отражаясь от скал Аскефьорда, голоса сотни боевых рогов, но теперь не фьяллям, а врагам их они внушали ужас.

Было еще почти темно, когда началось сражение у причала Бергелюнга. Корабль самого Альвора ярла подошел к собственному причалу и быстро смял сопротивление квиттов, пытавшихся помешать ему высадиться. Альвор ярл с двумя сыновьями и дружиной бросился отбивать у врага собственный дом, а Торвард с прочими пошел дальше – к Конунгову причалу. Сразу за «Ушастым» шел «Единорог» Халльмунда, за ним – «Брокк» Роллауга Зашитого Рта и «Лосось», где распоряжался брат его жены Ивар ярл.

Торвард стоял на носу в окружении телохранителей, со стягом на длинном древке за спиной. Его черные волосы были заплетены в две косы, лицо скрывала полумаска шлема, но любой узнал бы его с первого взгляда: из-под кольчуги виднелась красная шелковая рубаха, ярким пятном выделявшаяся в дружинном строю, на запястьях сверкали два золотых браслета, а на груди блестела золотая цепь из последней туальской добычи. На широком поясе сидели золотые накладки, а в руках конунг сжимал копье на красном древке – копье для первого броска, отдающего врага Одину.