Книга Тени за холмами - Антонина Крейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Одна минута, — сказал Теннет, сверяясь с хронометром.
Я же во все глаза следила за тем, как Ринда Милкис наощупь взбирается на валун. Девочка встала на алтаре и скрестила руки на груди, как покойница. Культисты резко перестали танцевать и попадали на траву в молитвенных позах.
Когда последняя песчинка скатилась по стеклянной стене иллюзорных часов, костры вдруг полыхнули высоко-высоко, окрасившись в лиловый цвет. Я сжала кулаки: там, на камне, за спиной у Ринды, из ниоткуда появилась женщина.
Женщина в плаще.
А точнее, женщина в мантии — богатой мантии с капюшоном, сплошь расшитой кругами. Персонаж из кошмаров Гординиуса. И, вероятно, из рассказов купцов — потому что незнакомка подлетела в воздух. Зависнув возле Ринды, она положила обе руки девочке на затылок — будто опираясь на нее. Или — благословляя.
Ринду Милкис колотило так сильно, что туман бы взбился в призрачные сливки… А так — лишь доносился стук зубов.
Культисты, не вставая с колен, задрали головы в сторону женщины, подняли руки, стали петь и плакать. Гординиус крикнул:
— Хвала новым богам, защитникам нашим!
— Хвала! — поддержали танцоры первого круга.
— Хвала! — второго.
— Хвала! — третьего.
Мурашки побежали по плечам…
Гординиус пошел к алтарю.
— Готова ли ты, Ринда Милкис, вступить в новую жизнь? — спросил альбинос.
Девочка судорожно кивнула.
Тотчас женщина над ней начала нараспев произносить некое заклинание. Одной рукой она вытащила из складок мантии изогнутый кинжал.
— Анте, пора! — рявкнула я, поднимаясь.
— Нет! Терпи! — хранитель дёрнул меня обратно.
— Как?!
— Как угодно! Терпение — это не про способ. Это про намерение. Надо понять, что происходит!
Вдруг громкий крик прервал нашу ссору. В первое мгновение я испугалась, что кричит Ринда. Но голос был мужским…
Мы с Теннетом резко прильнули к дыре между кривыми корнями сосны.
— Что он-то здесь делает?! — взвыл Анте.
Потому что с западной стороны на поляну вдруг выбежал… Мелисандр Кес.
Негодующий, встрепанный и поразительно дерзкий. Льняные штаны, лента на волосах, в одной руке керосинка, в другой — кочерга.
— А ну отпустили ребенка, ублюдки! — заорал саусбериец, кидаясь поперёк молящихся.
Во внешнем кольце культистов Мелисандр пнул какого-то эльфа по голой заднице. Следующего танцора — гнома — он перемахнул в стиле чехарды. В третьем кругу народный шок поутих; Мелу уже пытались сопротивляться: двое поднялись навстречу, растопырив руки и вытаращив глаза.
— Срам прикройте! — зыкнул Кес, раскручивая фонарь в руке, как пращу.
Культисты вняли предостережению и в последний момент разбежались по сторонам, скрутив ладонями фиговые листочки…
На поляне в мгновение ока воцарился полный бедлам.
Культисты орали, и отнюдь не молитву. Кто-то хватал вещи и пытался одеться. Другие голышом сматывались во тьму чащобы. Третьи оставались на местах, сжавшись крендельками, и по таким Мелисандр пробегал поверху, как по кочкам болота. Некоторые пытался броситься на Кеса, но всякий раз передумывали.
Гординиус замер у алтаря… Ринда Милкис пыталась содрать с глаз повязку, но летающая женщина властно перехватила ее руки, запрещая это.
А еще летающая женщина сказала:
— Сай, разберитесь.
Альбинос кивнул. Мелисандр как раз преодолел последнее препятствие — поднырнул между ног у почти трехметрового тролля — когда Горди швырнул ему навстречу какое-то заклятье.
Попробовал швырнуть — ведь в этот момент я наконец-то стряхнула с себя Анте Давьера, председателя клуба «Подождём-ка», и, сиганув через корни, сбив по пути улепетывающую фею, уже в полёте бросила в альбиноса энергетический щит.
Этот щит, как пружина, отбросил назад заклинание Гординиуса. Волшебник едва успел пригнуться: синие всполохи пролетели мимо, скосив дугу одного костра.
— Ти?! — радостно завопил Мелисандр. — Ай, красава!
— УБЕРИ ВРАГОВ! — приказала женщина, одной рукой держа Ринду Милкис за шкирку, как котенка.
Выпрямившийся Гординиус в панике посмотрел на меня. Потом на Мелисандра — мы приближались с разных сторон. Сглотнув, Горди двумя руками стал плести заклятья.
— Мел, прячься! — заорала я.
Ибо случилось самое неуместное: у меня кончилась магия. Вышла с нервами и потом. Испарилась за сроком давности. Растаяла, как мечта.
Я упала; надо мной пролетели стаей остроклювые птицы проклятья. Уткнувшись лицом в сырую землю, я краем глаза засекла мелькнувшую сбоку тень: Анте Давьер, незамеченный противниками, куда-то намылился под прикрытием сосен и тумана.
Стрелы кончились. Я подскочила, оскальзываясь на траве, и, срывая с бедра биту, бросилась на Гординиуса.
Мелисандр тоже сумел увернуться: но кинулся он не к магу, а к Ринде Милкис.
Горди снова метнул в меня заклинание — зеленый пульсар. Уклониться я не успевала. Поэтому вместо заклятья я кинула в ответ биту, будто снаряд. Не собью, так отвлеку! Лакированное дерево, мой верный друг, столкнулось с пульсаром, загорелось и взорвалось в воздухе на полпути между нами.
— Горди! — ахнула я, и все обиды моей жизни сгрудились в этом слове.
Кажется, маг смутился оттого, что я поняла, что он реально пытался меня убить. Он стыдливо оцепенел — на полмгновения — и мне того хватило, чтоб напрыгнуть на него, сбивая с ног. С размаху я ударила Гординиуса локтем по виску — и альбинос обмяк, уронив голову набок.
— Отпусти! ОТПУСТИ! — раздались истошные вопли Ринды Милкис.
Я скатилась с Гординиуса и подняла глаза.
Мелисандр Кес, умничка моя, тянул Ринду за ноги вниз. А «богиня» — за ворот — вверх. И странное дело — Ринда и сама уже держалась за женщину — наощупь, слепо, — а вот от Мела отбрыкивалась изо всех сил.
— Тебя воруют, ау! — убеждал девчонку Мел.
Учитывая, с какой скоростью тетка-в-мантии набирала высоту — саусбериец тоже вот-вот взлетит.
— Мой выбор это! ОТСТАНЬ! — визжала Ринда.
— Готова ли ты, Ринда Милкис, вступить в новую жизнь? — женщина повторила ту же фразу, что и Гординиус пять минут назад.
— ДА! — басом рявкнула юная госпожа Милкис.
Женщина в балахоне взрезала кинжалом повязку на затылке Ринды, отпустила клинок падать и сложила пальцы странной загогулиной для заклятья.
В душе у меня будто бухнули камень: то, что Кесу, горе-спасителю невоспитанных девчонок, сейчас не поздоровится, казалось непреложной истиной.