Книга Рекенштейны - Вера Крыжановская

Граф опустил обе руки в фуражку, затем театральным жестом протянул их и сказал:

— Прочтите: в правой руке имя жены законного союза, в левой — сердечного.

Офицер, которому был подан один из двух билетиков, проворно развернул его и, обращаясь с поклоном к Элеоноре, сказал:

— Вам, баронесса, суждено изображать даму сердца.

Тем временем князь, прочитав другой билет, с лукавой улыбкой подошел к Лилии и подал его ей.

— Мадемуазель Берг, судьба велит вам вкусить плоды вашего совета, представив собой жену графа Глейхена.

Лилия сильно покраснела.

— Извините, князь, но имя мое было написано по ошибке. Я не принимаю участия в вечерах, которые устраивает граф Рекенштейн, и он потрудится выдернуть другой билет.

— Отчего же, милая Нора? Я бы так хотела, чтобы вы участвовали в картинах, — поспешила заявить Сильвия.

— Нет, нет! — возразила Лилия, энергично качая головой.

Танкред сверкающим взглядом следил за этой маленькой сценой. При отказе молодой девушки он подошел к ней.

— Если картина, так единогласно одобренная, будет ставиться, то я хочу, чтобы она оставалась такой, какой назначила судьба; в противном случае я отказываюсь, так как нахожу совершенно справедливым, чтобы вы поплатились за ваши злые выдумки, приняв участие в их исполнении.

— Соглашайтесь, соглашайтесь, Нора: раз он заупрямился, надо исполнить его желание, — воскликнула баронесса.

А молодой художник добавил с энтузиазмом:

— Умоляю вас, мадемуазель Берг, не лишайте нас возможности поставить эту чудную картину. Дух Тициана управляет рукой графа, так как мадам Зибах со своей отчасти восточной красотой будет дивной сарацинкой, а вы с вашим лилейным цветом лица и золотистыми волосами представите собой идеал владетельницы замка.

— Итак, мадемуазель Берг, — обратился к ней снова Танкред, — решайте, хотите вы или нет быть графиней де Глейхен, моей законной женой?

— Надо согласиться, если иначе нельзя, — отвечала Лилия таким тоном насмешки и отвращения, что все, не исключая Танкреда, расхохотались.

— Благодарю вас, хотя согласие выражено очень нелестно для меня, — сказал граф с низким поклоном.

Молодой человек вернулся к себе мрачный и озабоченный. Он не мог не сознавать, что чувство, которое ему внушала бедная компаньонка его кузины, было серьезного свойства. Как смешно! Он понимал достаточно хорошо характер молодой девушки, чтобы знать, что она недоступна для связи, а жениться на ней он бы не мог, даже если бы пожелал.

«Ах, — говорил он себе, шагая в лихорадочном волнении по кабинету, — недоставало мне только несчастной страсти к этой неизвестной личности, которая ненавидит меня и как будто знает мою тайну. Но кто бы мог ей открыть ее? Не родственница ли она Лилии? Ее странное сходство с типом Веренфельсов, равно как и ее намеки, могут внушить такое предположение. Она возмущает меня, а между тем, когда она смотрит на меня своими бархатными глазами, я чувствую, что покоряюсь ей, что она пробуждает во мне желания как ни одна женщина в мире. Будь проклят час, когда я связал себя с ненавистной мне женщиной, которая скрывается от меня и умерла, быть может, так как вот уже четыре с половиной года, как она исчезла. Что, если я свободен и только не знаю этого! Но как это узнать? Как поднять эту скандальную историю! Нет, лучше теперь!» — и с глухим стоном он кинулся на диван.

Под влиянием чувства, которое все более и более овладевало им, он то избегал, то искал общества Лилии, что было нетрудно, так как приготовления по картинам и репетиции часто сводили их. И когда однажды молодая девушка примеряла костюм владетельницы замка и геральдическую корону, какую должна была носить графиня де Глейхен, Танкред чуть не выдал себя. Его восторженный взгляд впился в прелестное и аристократическое лицо девушки, и, позабыв все, он с наслаждением надел бы на эти золотистые волосы корону Рекенштейнов.

В день бала обе дамы надевали шубы, как вдруг раздался шум подъехавшего экипажа и кто-то стремительно вошел в переднюю. То был камердинер генерала де Вольфенгагена, приехавший объявить баронессе, что ее отец опасно заболел, просит ее приехать немедленно и шлет ей карету, которая сейчас привезла доктора.

Элеонора закусила губы.

— Мадемуазель Берг, поезжайте, пожалуйста, в Рекенштейнский замок и скажите графу, что я приеду через час, когда успокоюсь насчет здоровья отца; я уверена, что оно не представляет никакой опасности.

Лилия молча повиновалась, но сердце ее сжалось, когда карета остановилась у освещенного подъезда замка. С затуманенным от волнения взглядом она вошла в обширный вестибюль, откуда широкая лестница, устланная коврами и украшенная цветами и статуями, вела в приемные комнаты первого этажа. Вестибюль, казалось, преобразился в караульный зал Лувра времена Карла IX; все лакеи были в костюмах того времени; вдоль всей лестницы и у дверей залы были расставлены алебардисты.

Лилия приехала первой, и слуги не успели снять с нее манто и капюшона, как появился Танкред и, увидев, что она одна, быстро спустился с лестницы. С невольным восхищением она глядела на молодого человека, идеально красивого во костюме XVI века, скопированного с портрета той эпохи. Его белый атласный камзол с ярко-красными вставками в рукавах блестел бриллиантами, равно как и эфес его шпаги, висевшей у него сбоку.

Граф, казалось, вовсе не был огорчен отсутствием кузины; он рассеянно слушал объяснения Лилии по этому поводу, заботливо помогая ей снять капюшон. С любопытством он окинул взглядом ее костюм и с трудом удержался от восторженного восклицания.

Танкред предложил ей руку, чтобы подняться по лестнице. Он не спускал глаз с ее лица, не понимая глубокого волнения Лилии, которая шла молча, с болью в сердце от мысли, что она, все же опираясь на руку своего мужа, входит в эти залы, где ей следовало быть госпожой. Вдруг он наклонился к ней и проговорил полушепотом:

— Вы были сегодня хороши, как видение. Ах, если бы все лилии были похожи на вас!

Прелестная в костюме королевы Марго, Сильвия поспешила к ним навстречу; и снова стали говорить о баронессе и о внезапной болезни ее отца. Но гости, приезжавшие непрерывно, заставили молодых хозяев дома заняться своими обязанностями.

Прошло более часа, а мадам Зибах все еще не возвращалась. Бал был в полном разгаре, и Лилия, красота которой в этот раз произвела сильное впечатление, танцевала без остановки, когда Танкред пришел ее ангажировать. Молодая девушка попробовала отказаться, ссылаясь на усталость, но граф так настаивал, что она встала и дала себя увлечь в вихрь вальса.

По окончании танца Танкред подал ей руку и сказал, указывая на вход в оранжерею.

— Позвольте отвести вас в оранжерею. Вы устали, я это вижу, а здесь так душно. Вы увидите, как там хорошо.

Лилия помнила рассказы отца о феерической красоте той залы, которую Арно с такой любовью отделал вновь, чтобы доставить удовольствие своей мачехе. Воспоминания охватили ее, и, ничего не отвечая, она направилась с графом в оранжерею, почти пустую в эту минуту. То, что она увидела, превзошло все, что она себе представляла. Действительно, страной грез казался этот тропический уголок.