Книга Моя пятнадцатая сказка - Елена Свительская

Художница, опомнившись, ступила к нему и доверчиво, по-дружески, тронула за локоть. Он, вздрогнув, обернулся. Их взгляды встретились. И теперь он уже утонул в ее черных глазах, жирно обведенных черной краской. И, кажется, в ее глазах он утонул насовсем. Утонул безвозвратно. Как еще только что в глазах той женщины с картины.

Или… он утонул навечно только в ее глазах?..

Потому что роскошная женщина с картины и хрупкая юная девушка, стоящая возле него, это была она? Та одна. Та единственная, в чьих глазах он утонул на целую вечность?.. И будто он не в первый раз уже был возле нее. Люди вокруг были другие, в другой одежде. И страна была другая. Но он как и прежде стоял и долго смотрел в эти черные глаза, густо обведенные черной краской. Все стало другим вокруг них. Все, кроме этих черных глаз. И привычки жирно обводить их черной краской. То ли потому, что ему так нравилось, а она заметила, как он смотрит на женщину с картины, и хотела понравиться ему сама, будучи живой?.. То ли потому что ей так нравилось краситься самой. Еще издавна, еще в другом каком-то времени. Еще в какой-то другой стране.

То странное, завораживающее и западающее в душу чувство, когда ты вдруг видишь, как два мира соединяются в каком-то мгновении. Когда понимаешь, что реальность разных миров и люди из них все же очень близки и неразделимы. Словно меняются лишь костюмы и пейзажи вокруг них. А их глаза, смотрящие друг на друга, остаются. Словно наши души остаются навечно и никогда не исчезают. Сколько бы стран и нарядов не сменилось. Сколько бы тел не сменилось на душах. Остаются души и, как и прежде, взгляды их через глаза земных тел обращены друг на друга. Связь душ, идущих вместе через века, раз за разом возвращающихся друг к другу, неразделима.

Просто когда-то… когда-то встретились две души. Просто встретились друг с другом две души. И навеки пошли вдвоем.

Пошли через разные пейзажи, разными дорогами, в разных одеждах…

Просто когда-то встретились две души. И пошли вдвоем. Уже вдвоем. Навечно. По дороге, утекающей в вечность…

Просто встретились две души…

С выставки я ушла в каком-то странном чувстве. Будто забытом и встревожившим душу.

И даже Каппа, отчаянно и обиженно облизывающий мне руки, когда мы случайно столкнулись на улице с ним и младшим братом Аюму, не смог меня вывести из задумчивости. И даже Аюму, которая меня тормошила. Аюму, к которой в моем сердце было какое-то теплое глубокое чувство.

Мы ушли с выставки — и те двое, художница и влюбленный в нее охранник, остались где-то за стенами другого дома, чужого, скрылись за поворотом дороги и чужих домов.

А ощущение соприкосновения и встречи двух разных миров осталось со мною.

Осталось в сердце росчерком щемящей какой-то тоски. Осталось мазком яркой какой-то радости.

Просто я увидела, что встретились две души.

Или даже не две?..

Мы вчетвером — Каппа и его младший хозяин упорно и клейко прилипли к нам — гуляли по городу. Допоздна. До сумерек.

И потом я запоздало вспомнила, что мне сегодня надо еще на работу. И, быстро попрощавшись, помчалась туда.

Правда, отчего-то остановилась, кинулась догонять уходящих девочку, мальчика и сенбернара. Едва не сшибла Аюму с ног, напугала, вдруг крепко-крепко ее обняв, словно мы навек расставались или даже на целую вечность. Хотя, позже, несколько мгновений спустя, когда она меня узнала, она перестала вырываться и, кажется, даже обрадовалась моему внезапному порыву и жаждой поделиться с ней теплом.

И торопливо побежала обратно к Синдзиро, уже не слыша, что подруга кричала мне вслед. А она еще что-то кричала. Но я сейчас должна быть с Синдзиро! Я обещала прийти сегодня! Я уже страшно опаздываю!

В магазинчике было тихо. Дверь была все еще открыта, словно он кого-то ждал. Свет не горел. Хозяин не зажег сегодня свои любимые свечи и лапы. И свет электрический не включил. Он крепко спал, опустив руки на стол, а голову — поверх них. На полу валялась разбитая бутылка из-под сакэ. И от него самого пахло спиртным. Словно он ждал целую вечность кого-то, но сломался, не выдержав ожидания.

Я осторожно прикрыла уличную дверь. Торопливо нащупала спички, зажигалку, свечи и подсвечники. И озарила темноту искрой зажженной спички. Затем заполнила темную комнату, напоминавшую логово какого-то чудовища, светом свечей в подсвечниках и в светильниках.

Он все еще спал, замученный ожиданием кого-то или какими-то трудностями, сегодня ставшими невыносимыми. Как бы ни замерз.

И я впервые решилась уйти на кухню из зала магазина. Впервые решилась уйти в коридор за ней и подняться по лестнице, ведущей на второй этаж. Он просил, чтобы я не ходила в его комнату. И я послушно не двигалась дальше заранее очерченной им границы. Но сегодня он был таким уставшим и обессиленным, таким замерзшим, что я рискнула зайти за проведенную им черту и подняться на следующий этаж, зайти в его комнату и его жизнь еще дальше. Даже если потом будет ругаться на меня. Даже если он потом выкинет меня, рассерженный. Я решилась пойти дальше, чтобы хоть на мгновение согреть его, устало уснувшего в темноте и холоде.

Я робко ступила в его комнату, отворив дверь. Не запертую, к счастью. Будто он не боялся вторжения. Или готов был пустить дальше того, кто поднимется по узкой опасной лестнице до его личных покоев.

Робко прошлась по рисовым коврикам-татами. Он спал без кровати, прямо на полу. Вот, одеяло расстелено. И сверху лежат два кимоно. Только два кимоно. Нежно-сиреневое, кажется, и белое. Я заробела разворошить его постель, потому взяла только верхнее кимоно, аккуратно сложила и спустилась.

На прощание оглянулась, будто боясь, что вижу эту комнату, обставленную по-старинному, в последний раз.

Сквозь узкое окно лился тусклый свет уходящего дня. И в его свете чуть ярче и четче, проступала картина-свиток в токонома. Два мальчика и девочка, играющие с ракушками на дворе какой-то большой дворянской усадьбы.

Я нечетко видела картину. Мне дорисовывало ее воображение. Но я как будто знала, что там дворянская усадьба. А играющие дети — кугэ. И мне не хотелось отрываться от этой картины. Но, правда, я вскоре вспомнила, что Синдзиро остался далеко внизу, в темноте и холоде. То есть, уже не в темноте, но вдруг он уже замерз так страшно, что заболеет?

И, забыв про прежний страх перед узкой лестницей, лишенной перил с одной стороны, опираясь на стену с другой, я спустилась вниз, к нему. И, быстро проскользнув в залу магазина, набросила кимоно из его постели ему на плечи.

Он вдруг дернулся — и я испуганно отступила — и вдруг нащупал мою руку, сжал запястье, крепко, но осторожно. И тихо, с мольбой, сказал:

— Не уходи. Хотя бы раз… останься… со мной…

И уснул, уцепившись за меня.

И мне не хотелось его будить. Если ему спокойнее спать, держа меня за руку, я останусь рядом с ним еще на какое-то время.

Я присела на пол возле его ног, прислоняясь спиной и головой к ножке стола.