Книга Подозреваемый - Дин Кунц

– Статуэтка представляет собой их сына, которого также звали Антоний. В шесть лет его задавил пьяный водитель. Это случилось полвека тому назад, когда Дувихьо и Элии еще не было тридцати.

Еще не мать, но надеющаяся ею стать, Холли не может даже представить себе боль от такой утраты, ужас неожиданности свалившегося горя. Она говорит:

– Храм.

– Да, храм красных стульев. Никто не садился на эти стулья пятьдесят лет. Эти стулья предназначены исключительно для статуэток.

– Для двух Антониев, – поправляет она его.

Он, возможно, не считает ее слова поправкой.

– Горе и надежда, любовь и отчаяние сфокусированы на этих статуэтках. Полвека поклонения придали им невероятную мощь.

Она вспоминает девочку в отделанном кружевами платьице, похороненную с медальоном святого Кристофера и статуэткой Золушки.

– Я приду к Дувихьо и Элии, когда их не будет дома, и возьму керамического мальчика.

Этот человек способен на многое, в том числе и на то, чтобы украсть у людей самое для них дорогое.

– Меня не интересует другой Антоний, святой, но мальчик – тотем, несущий в себе магический потенциал. Я возьму статуэтку мальчика в Эспанолу.

– Где твоя жизнь вновь переменится.

– Радикально переменится, – говорит он. – И, возможно, не только моя жизнь.

Она закрывает глаза и шепчет: «Стулья, выкрашенные в красный цвет», – словно рисует себе эту картину.

Похоже, он полагает, что пора перенестись из Нью-Мексико в настоящее, и говорит:

– Митч будет здесь через двадцать с небольшим минут.

Ее сердце от этих слов ускоряет свой бег, но страх сдерживает надежду, и она не открывает глаз.

– Я пойду готовиться к встрече. Деньги он принесет сюда, а потом ты будешь решать.

– В Эспаноле живет женщина с двумя белыми собаками?

– Это то, что ты видишь?

– Собаками, которые словно исчезают в снегу?

– Я не знаю. Но если ты их видишь, тогда, я уверен, они должны быть в Эспаноле.

– Я вижу, как я смеюсь вместе с ней, и собаки такие белые. – Она открывает глаза и встречается с ним взглядом. – Тебе лучше пойти готовиться к встрече.

– Он будет здесь только через двадцать минут, – напоминает он и выходит из кухни.

Холли стоит не шевелясь, изумляясь себе.

Белые собаки, однако. Откуда она это взяла? Белые собаки и смеющаяся женщина.

Посмеяться бы над его доверчивостью, но ей, увы, не до смеха. Она глубоко проникла в его сознание, а путешествие по этому безумному миру – удовольствие маленькое.

Ее начинает трясти, она садится. Руки у нее холодные, да и внутри все холодеет.

Она сует руку под свитер, между грудей, достает из бюстгальтера гвоздь.

Хотя на конце он заострен, ей бы хотелось, чтобы он был еще острее. Но нет у нее возможности это сделать.

Шляпкой гвоздя она скребет по оштукатуренной стенке, пока на полу не образуется горка сухой штукатурки.

Время пришло.

Когда Холли была маленькой девочкой, она боялась ночных чудовищ, которых рождало ее воображение: они прятались в стенном шкафу, под кроватью, мелькали за окнами.

Ее бабушка, добрая Дороти, научила Холли молитве, которая, по ее словам, убивала любое чудовище: испаряла тех, кто прятался в шкафу, превращала в пыль других, которые забирались под кровать, прогоняла третьих, которые пытались пробраться в дом через окна, в болота и пещеры, где они и жили.

Только через много лет Холли узнала, что это «Солдатская молитва». Ее написал неизвестный английский солдат, и нашли ее на клочке бумаги в окопе в Тунисе, отрытом во время битвы за Алжир.

Громко и размеренно она декламирует эту молитву:

– Оставайся со мной, Господи. Ночь темна, ночь холодна, моя маленькая искорка храбрости гаснет. Ночь долга, будь со мной, Господи, дай мне силу.

Она колеблется, но только мгновение.

Время пришло.

Глава 64

В туфлях, облепленных глиной и мокрыми листьями, в измятой и грязной одежде, с белым пластиковым мешком для мусора, который он прижимал к груди, как младенца, с ярко блестящими от отчаяния глазами, Митч торопливо шагал по обочине шоссе.

И любой коп, которому довелось бы в этот момент проезжать мимо, обязательно бы остановился, чтобы разобраться, кто он такой. Очень уж Митч напоминал то ли человека, убегающего от правосудия, то ли безумца, а может, и первого, и второго сразу.

В пятидесяти ярдах впереди находились ремонтная мастерская, автозаправочная станция и мини-маркет.

Он задался вопросом: а довезут ли его за десять тысяч долларов до дома Тернбриджа? Решил, что нет. Слишком уж жутко он выглядел. Большинство нормальных людей решило бы, что по пути он их наверняка убьет.

Да и человек, сильно смахивающий на бродягу, который, размахивая десятью тысячами долларов, просит куда-то его подвезти, наверняка вызвал бы подозрения обслуживающего персонала, и кто-нибудь кликнул бы копов.

Но Митч полагал, что лучше предлагать деньги, чем требовать довезти его, наставив на водителя пистолет. Водитель мог полезть в драку, пытаясь вырвать пистолет, он мог случайно нажать на спусковой крючок.

Митч уже подходил к придорожному торгово-ремонтно-заправочному комплексу, когда с автострады свернул «Кадиллак Эскалада» и остановился у крайней бензоколонки. Из салона выпорхнула высокая блондинка, сжимая в руках сумочку, и направилась в мини-маркет, оставив дверцу открытой.

Автозаправка с двумя рядами бензоколонок работала по принципу самообслуживания. Водитель сам снимал шланг с пистолетом с колонки, вставлял в горловину бензобака и заправлял свой автомобиль. Помимо «Эскалады», да и то в другом ряду, у бензоколонок стоял «Форд Эксплорер». Водитель о чем-то сосредоточенно думал, заправляя свой внедорожник.

Митч подкрался к открытой дверце «Эскалады», заглянул в салон. Блондинка оставила ключи в замке зажигания.

Всунувшись в салон, Митч заглянул на заднее сиденье. Ни дедушки, ни ребенка в кресле безопасности.

Он уселся за руль, захлопнул дверцу, повернул ключ зажигания и выехал на шоссе.

Ожидал, что люди, размахивая руками, бросятся за ним в погоню, но в зеркало заднего обзора никого не увидел.

Уже на шоссе подумал о том, чтобы перескочить через разделительную полосу, которая дюймов на пять поднималась над мостовой. Угнанный им «Кадиллак» с таким бы препятствием справился без труда. Но делать этого не стал, потому что, по закону пакостности, обязательно нарвался бы на машину дорожной полиции.

Поэтому проехал еще несколько сотен ярдов до разворота, а уж потом помчался на юг.