Книга Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов

Впрочем, даже такая онемеченная гвардия могла самих немцев как защитить, так и сбросить. Многое решали деньги. У российской власти их практически не было, зато они водились у французских дипломатов.

Гвардия входит во вкус. Два переворота за год

Своего преемника Анна Иоанновна избрала самостоятельно – это был сын ее племянницы Анны Леопольдовны, еще младенец, но уже монарх Иоанн Антонович. Перед смертью она назначила и регента для управления страной до совершеннолетия российского императора.

Доверить это дело родителям малыша умиравшая государыня не решилась. Мать, принцесса Анна, была известна своей патологической ленью, а отец, принц Антон Ульрих Брауншвейгский, наоборот, прославился чрезмерно активным, но вздорным характером еще у себя на родине. К тому же, прибыв в Россию, принц ни от кого не скрывал своей заветной мечты – повоевать во главе русской армии. Отказавшись от двух зол, императрица остановила свой выбор на третьем – Бироне.

Обвинять Бирона в «захвате» регентства, как уже говорилось, нелепо, но то, что он лоббировал свое назначение, очевидно. Тот факт, что во время тяжелой болезни государыни ее идею хором поддержали все – и русские и иностранцы, включая Миниха, – не должен удивлять. Еще свежа была в памяти придворных история с Волынским: императрица могла вдруг выздороветь, и тогда строптивым не поздоровилось бы. К тому же и само место регента представлялось опытным царедворцам небезопасным, что и подтвердили дальнейшие события.

Сама процедура назначения регента напоминала фарс. Сначала Бирон энергично, но не очень искренне отказывался и говорил, что этой чести недостоин, затем все присутствующие энергично и не очень искренне Бирона уговаривали, а под конец Анна Иоанновна сказала своему фавориту: «Не бойся!» – и умерла. В эпилоге этой трогательной сцены фаворит прослезился и заявил придворным, что они «поступили как древние римляне». Историки до сих пор пытаются понять, что же он имел в виду.

Превратившись из фаворита в официального регента и поднявшись на самую вершину власти, Бирон сразу же понял, что там сильно дует и первый же серьезный порыв может оказаться для него роковым.

Надо отдать должное его чутью. Он раньше всех сообразил, кто на самом деле будет следующей императрицей, поэтому с самого начала своего регентства демонстрировал подчеркнутое равнодушие к брауншвейгскому семейству, хотя по должности как раз его-то и обязан был опекать, зато зачастил с подарками и комплиментами к Елизавете Петровне. Существует даже версия, что Бирон всерьез рассчитывал выдать за нее своего сына Петра, раз уж дело не вышло с Анной Леопольдовной. То есть навязчивая идея возвести на русский престол своих потомков Бирона не покидала.

На первый взгляд в Петербурге все обстояло спокойно. Представитель английского правительства, обманутый этой тишиной, даже сообщал, не скрывая, впрочем, своего удивления, что ничего чрезвычайного не происходит, и приписывал это «доверию русских к достоинствам герцога Курляндского».

Первым начал действовать Миних. Он тоже почувствовал в воздухе грозу и решил ее предупредить. Особенно насторожил фельдмаршала один знаменательный разговор с Бироном. Миних доложил регенту, что, согласно его сведениям, Елизавета Петровна подозрительно часто бывает в доме французского посланника Шетарди. Регент встретил новость на удивление равнодушно и даже философски заметил, что, во-первых, дочь Петра ничего не затеет в силу своего характера, а, во-вторых, если бы она и захотела устроить переворот, то ей для этого иностранные посланники не нужны, за ней и так пойдет весь народ. «Не знаю, – возразил фельдмаршал, – насколько предан народ цесаревне, но войско, как никогда, предано престолу, особенно когда престолонаследие упрочено в мужской линии».

Как свидетельствует история, именно Миних первым заговорил с брауншвейгским семейством о перевороте, но, судя по всему, Анна Леопольдовна и сама ждала этого разговора с нетерпением. Оскорбленная подчеркнутой холодностью Бирона, она опасалась высылки всей своей семьи за границу. Так что Миниха Брауншвейги поняли с полуслова, а план его действий полностью одобрили.

Интересно, однако, что современники по привычке увидели в перевороте плод интриг Остермана. Тот же Шетарди докладывал своему правительству:

Болезнь графа Остермана сильно, если я не ошибаюсь, способствовала к лучшему сокрытию тайных мер, которые он принимал, показывая вид, что ни с кем не имеет сообщения. Так он поступал всегда, и верный и смелый прием, которым нанесен удар, может быть только плодом и следствием политики и опытности графа.

Русский посол в Константинополе Румянцев, получив известия о перевороте, в свою очередь, писал Остерману:

Не только я здесь, но и все в свите моей сердечное порадование возымели, ведая, что то мудрыми вашего сиятельства поступками учинено.

Как видим, у графа к этому времени была уже вполне определенная и устойчивая репутация.

Шетарди и Румянцев ошибались. Заговор организовал Миних, а арест Бирона и его брата Густава, также находившегося в этот момент в Петербурге, в ночь на 9 ноября 1740 года осуществил адъютант фельдмаршала Манштейн.

Вот описание ареста Бирона в изложении Костомарова:

Манштейн очутился в большой комнате, посредине которой стояла двуспальная кровать: на ней лежали Бирон со своей супругой… Пробудившиеся внезапно супруги сразу поняли, что совершается что-то недоброе, и стали кричать изо всей мочи. Герцог соскочил с постели и впопыхах, сам не зная, куда уйти, хотел спрятаться под кровать, но Манштейн обежал кровать, схватил герцога что было силы и стал звать стоявших за дверью своих гренадеров. Явились гренадеры. Бирон, успевши стать на ноги, махал кулаками на все стороны вправо и влево, не даваясь в руки, а сам кричал во все горло, но гренадеры прикладами ружей повалили его на землю, вложили ему в рот платок, связали офицерским шарфом руки и ноги и понесли его вон из спальни полунагого, а вынесши, накрыли солдатскою шинелью и в таком виде унесли в ожидавшую уже у ворот карету фельдмаршала.

Подробно приводим это описание по одной причине. Все последующие перевороты в России происходили приблизительно по той же схеме и сопровождались схожими сценами. Через год точно так же арестовали героя нынешнего переворота фельдмаршала Миниха.

Как курьез добавим следующее. В день переворота Миних дважды днем встречался с Бироном, сначала с ним обедал, а затем был приглашен регентом на ужин. За ужином, задумавшись, Бирон вдруг невпопад спросил у фельдмаршала, приходилось ли тому в своей военной карьере предпринимать ночные операции. Инициатор переворота, уже зная о планах на предстоящую ночь, с огромным трудом скрыл свое волнение.

Опытный и осторожный Остерман, почувствовавший в воздухе какие-то политические «магнитные бури», действительно по своей обычной привычке залег на всякий случай в постель, но на этот раз он узнал о важнейших событиях постфактум. Более того, вытащить недоверчивого графа из постели смогли только тогда, когда очевидцы убедили его, что регент действительно арестован.