Книга III рейх. Социализм Гитлера - Олег Пленков

Немецкий историк Ганс-Дитрих Лок писал, что Гитлер не хотел военной оккупации Норвегии, но стремился к ее интеграции в Великогерманский Рейх. Гитлер не хотел изменения границ Норвегии; он хотел создать там условия для воспитания «нового человека»[497]; норвежская нация, по его мнению, содержала для этого подходящий материал. Поэтому в Норвегии оккупанты старались вести себя возможно более лояльно: там деятельность оперативных групп СС (в отличие от Польши и СССР) была запрещена, и только после того назначения гауляй-тером Йозефа Тербовена эсэсовцы начали «работу» по подавлению Сопротивления и розыску евреев. Та же история повторилась и в Голландии: эсэсовцы были допущены и в эту страну только после назначения эсэсовского офицера Артура Зейсс-Инкварта имперским комиссаром в Голландию[498].

Датчан признали «германским» народом, поэтому нацисты обращались с ними совершенно лояльно; Дания стала большой «потемкинской деревней» нацистского режима. Некий генерал люфтваффе точно определил разницу в нацистской расовой практике среди германских народов Запада и на Востоке Европы следующей формулой: «датчанин — это не поляк, а германец»[499].

В радикальном стремлении к собиранию «лиц германской крови» по всему миру Гитлера превзошел Гиммлер, который пророчил создание Велико германского Рейха до Урала; СС в нем имели бы полицейские и частично военные функции. Гиммлер считал, что за счет германских народов численность населения Германии необходимо увеличить на 30 млн человек. В ближайшие десятилетия «арийское» население (до 400 млн человек) должно будет составить ядро нового государства в Европе[500]. Этим целям служила и попытка привлечения добровольцев в части СС (с 1943 г. в САНТЬЯГО: стали брать даже валлонов и французов, не говоря уже о представителях германских народов)[501]. Нацистские планы не встретили энтузиазма у европейцев — из Голландии, Фландрии, Норвегии и Дании в СС вступило лишь 13 500 добровольцев.

Во Францию СС почти не допускались: только по личному распоряжению Геринга команда из 10 эсэсовцев, переодетых в форму вермахта, во главе с оберштурмбанфюрером (полковником) СС Гельмутом Кнохеном смогли проехать в Париж. Кнохен устроил свою штаб-квартиру в парижском “Hotel de Louvre глава немецкой военной администрации в Париже генерал Отто фон Штюльпна-гель и находившиеся в его подчинении 2500 солдат полевой жандармерии вермахта всячески препятствовали активности Кнохена и его людей. Иногда военные даже лишали Кнохена связи с Берлином. Глава гестапо Мюллер мрачно шутил, что во Франции Кнохен сделался приверженцем Запада[502]. Лишь в 1942 г. Гейдриху удалось избавить Кнохена от зависимости от военных; по-настоящему эсэсовцы смогли развернуться в Париже только после неудачного покушения на Гитлера, одним из организаторов которого был Штюльпнагель — глава немецких оккупационных войск во Франции.

Расизм нацистов все же давал о себе знать и на Западе. Вернув в состав Германии Эльзас и Лотарингию, нацисты активно взялись за германизацию местного населения, о расовом «состоянии» которого Гитлер высказывался весьма уничижительно[503]. В литературе часто встречается указание на то, что Гиммлер планировал создать эсэсовское государство Бургундия[504], которое должно было обладать определенной автономией и стать образцовой моделью расового и мировоззренческого государства[505]. Эти планы, однако, так и остались планами.

Совершенно по-другому вели себя нацисты по отношению к славянским народам Восточной Европы. Эта имело долгую предысторию и было продолжением и безмерным расширением прежней традиционной немецкой «Ostpolitik» (восточной политики) кайзеровского Рейха и Пруссии. В 1914 г. канцлер Т. Бетман-Гольвег заявил об агрессии славянства против германцев (Germanentum), это противостояние продолжилось и во Вторую Мировую войну, хотя гораздо логичнее было бы, если авторитарные (затем тоталитарные) режимы в Германии и России вместе воевали бы против западных держав, а не против друг друга. И в Первую и во Вторую мировые войны германская враждебность к России нарушала традицию Бисмарка (дружественной и союзнической линии в отношениях с Россией). В Первую мцровую войну нарушение этой традиции было связано с германо-австрийским союзом и с его вторжением в сферу российских интересов на Балканах; во Вторую мировую войну все было связано с нацистским расизмом. Дело в том, что Гитлер полагал, что Бисмарк пошел на союз с Россией потому, что в последней господствующее положение занимала неславянская (германская) элита, а хозяевами СССР являются евреи[506]. Собственно, еврейство и большевизм были для Гитлера идентичны. Гитлер повторял, что каждый большевик — это еврей. В «марафонской» по продолжительности речи (13 августа 1920 г.) он заявил, что во время Октябрьской революции погибло 300 тыс. русских, но ни одного еврея (это, конечно, ложь), несмотря на то, что большевистская верхушка на 90 % состояла из евреев. 28 июля 1922 г. Гитлер заявил, что в России 30 млн человек замучено до смерти, казнено в застенках или умерло от голода. После упоминания об этих жертвах Гитлер переходил к разрушению евреями культуры Древнего Египта, Древней Греции и Римской империи. Эти жертвы, говорил Гитлер, не последние: если начнется большевизация Германии, то гибель немецкой культуры и государства неизбежны; лучшее доказательство этому, по его мнению, — судьба России[507].

Хотя широта гитлеровских обобщений и реминисценций почти всегда находилась в обратной пропорции с его знанием предмета, они все равно интересны, так как влияние фюрера на политику Третьего Рейха было очень велико. Гитлер считал русских легковесным, поверхностным, женственным народом — в отличие от мужественных, последовательных И ЛОГИЧНЫХ немцев. Гитлер УТВЄР” ждал, что у русских нет представления об организации и порядке; что после революции 1917 г. в России бесспорными хозяевами стали евреи. «До большевистской революции, — говорил Гитлер, — Россия была поразительным примером государственно-творческой активности германского элемента в гуще низшей расы»[508]. Такие суждения не были оригинальными; в либеральном XIX веке многие немцы верили, что их народ выше славян. Не только либералы, но даже и социалисты (Маркс и Энгельс) часто огульно осуждали русских как реакционную, ригидную нацию; естественно, это делалось в полемическом запале и на обобщения не претендовало, но дыма без огня не бывает… В Первую мировую войну немецкие военные рассчитывали включить всю восточную Прибалтику в состав Рейха и утвердили в ней в период оккупации военную сатрапию, которую так живо и красочно описал Арнольд Цвейг в романе «Споре об унтере Грише» (1927 г.). Гитлер и Розенберг взяли на вооружение эти расхожие в либеральный XIX век суждения о русских и о Восточной Европе в целом. Находясь во власти стереотипов, Гитлер совершенно не представлял себе объектов своей расовой ненависти: в Полтаве он был поражен и смущен тем, сколько там белокурых и голубоглазых детей и женщин[509]. Дело в том, что нацистские расовые теоретики связывали определенные физические признаки людей с их моральными качествами: блондин — сильный, голубоглазый — верный и так далее[510]. Правда, требуемым расовым качествам (высокий рост, голубые глаза, длинный череп, узкое лицо, светлые волосы, розово-бледная кожа) ни один из нацистских руководителей (кроме Гей-дриха) не отвечал. Вероятно, поэтому Гитлер столь ревностно подходил к этому вопросу.