Книга Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Алмамет из Решта зимой 1726/27 года незаметно следовал по турецкой территории за официальным гонцом — российским подьячим Сенюковым по маршруту Ардебиль — Тебриз, где жил в караван-сарае «в сабачьей конуре», но сумел через местных армян установить связь со слугой подьячего (подавая тому «кафейник с кофием»), и получил письмо для передачи Левашову; попутно он подробно расспросил турок о неудачных для них боях с афганской конницей под Хамаданом. Надежный скороход Султан Мухамет Хусейнов не единожды отправлялся по маршрутам Решт-Казвин-Хамадан, Решт-Кум-Тегеран, Решт-Казвин-Исфахан и сам нанимал агентов в других городах, как хамаданца Багира. Сафар Аллакулычев стал «глазами и ушами» Левашова в афганском войске Эшрефа.

Армянин Мурад Аврамов присутствовал в лагере шаха Тахмаспа и доставил русским информацию о причинах поражения персидского войска 5 сентября 1731 года, когда по обыкновению нетрезвый шах не оценил сил противника и приказал своим отрядам атаковать готовую к бою турецкую армию. В это же время от имени Левашова другой его агент, Кулла Гамет Ходжимугаметев, прибыл в расположение турецкой армии Ахмеда-паши, предъявил ему печать генерала и получил сведения о том же сражении с другой стороны: шпионы могли и сотрудничать с временными союзниками там, где российские власти не желали делать это открыто.

Еще один агент, Хаджи Мухиб Мухаметов, в 1731 году под видом «индейского дервиша» сопровождал армию полководца и будущего правителя Ирана Надира в Афганистан и стал свидетелем осады Герата и сдачи города, когда голод и «смрад мертвых» стали невыносимыми для его защитников.

Жизнь «шпионов» была нелегкой — им случалось болеть, быть избитыми и ограбленными на дорогах охваченного войной Ирана. Но иногда, на ночлеге в караван-сарае, можно было отвести душу с коллегой. Так, в мае 1732 года посланец Левашова Мухаммед Эмин из Решта встретился в Мешхеде со «шпионом шаховых евнухов» и узнал от него, что полководец шаха Тахмасп кули-хан (будущий шах Надир) всех «министров ласкательствами и подарками победил и желает, чтоб государь их недействителен был и все дела государственные поручены были от него ему, хану». «И оной шпион, — рассказал по возвращении Мухаммед Эмин, — тех министров много лаял изменниками и предателями».

Попутно шпионы решали и другие задачи: сообщали подробности о жизни бежавших из российских владений «изменников» (одни из них действовали активно, другие, как беглый астаринский Муса-хан, «жили в великой скудости и в раскаянии, что изменили») или разыскивали (а иногда и приводили) беглых русских и турецких солдат. Порой к Левашову попадали соотечественники, которым выпало много лет скитаться по Востоку. Среди них однажды оказался бахмутский казак Иван Рудов, взятый в плен татарами в 1708 году, проданный в Стамбуле одному из янычар и оказавшийся вместе с хозяином в составе гарнизона Ардебиля. Иван был крепок и военное дело знал, так что генерал охотно принял его на службу в полк майора Юрлова. В другой раз к нему в Рештскую канцелярию явился участник несчастливой хивинской экспедиции Черкасского 1717 года, бывший драгун Астраханского полка Тимофей Аверкиев, и рассказал захватывающую историю своих скитаний. Из Хивы он был продан в Балх, оттуда два раза неудачно бежал, а в третий раз из плена ушел — но не на север, а на юг, в Индию, куда добирался четыре месяца. В «индустанской земле» Тимофей «прокормление имел, переходя по розным местам», пока не отплыл с «пристани Лаубандир» в иранский порт Бендер-Аббас, а оттуда прошел с караваном через охваченный войной Иран на Исфахан, Кум и Кашан до Казвина.

Шпионы выявляли «бунтовщиков», рискуя при этом жизнью. В марте 1731 года они подали генералу коллективную челобитную на жителей деревни Эзыграк; тамошние непокорные «мужики» заявили им: «Чего ради ее императорскому величеству в верности пребываете и от россиян шпионами ходите, а ныне де и свой шах имеэтца, коему в верности пребывать надлежит», — после чего «звали их, шпионов, бежать в горы служить шаху; и как они, шпионы, так и протчие, в верности пребывающие, с подзывателями не пошли, тогда между ними учинилась ссора и драка, и одного из шпионов изрубили во многих местах, а других побили насмерть». Нападение на «пребывающих в верности» немедленно вызвало карательную экспедицию прапорщика Тутолмина, во время которой были захвачены три «бунтовщика», семь лошадей и четыре сабли.

Приходилось бороться и с вражескими агентами; «персияне» и турки использовали против русских в том числе и местных христиан — к примеру, «грузинца» Баэндура Евсеева, который был схвачен в Реште в 1730 году и отправлен в Астрахань.

«Вашего государя и командиров мы не боимся»

На Кавказе после подавления выступления шамхала Адиль-Гирея ситуация стала как будто спокойнее. Мятежный шамхал сдался и попал в почетное заключение в крепости Святого Креста. Прибывший туда в августе 1726 года новый командующий В.В. Долгоруков встретился с пленным Адиль-Гиреем и сделал ему суровый выговор за «продерзости»; собеседник, по мнению генерала, вины своей не осознал и отвечал ему «с великими пыхами», а потому Долгоруков рекомендовал отправить его подальше в «крепкие места». Верховный тайный совет рекомендации внял и повелел отослать бывшего шамхала в Архангелогородскую губернию. Вместе с находившимися при нем «служителями» Адиль-Гирей был доставлен сначала в Астрахань, а затем в Колу, где содержался под караулом на 15 копеек в день и умер, как сообщает доношение в Сенат из Архангелогородской губернской канцелярии от 27 января 1732 года, накануне, 26 января.

«Должность» шамхала в 1726 году была упразднена, и формальное исполнение верховной власти в Дагестане было возложено на главнокомандующего русскими войсками; но «когда родственникам шамхала было объявлено о высылке Адиль-Гирея, они, по словам генерала, «бес прекословности с великим удовольствием приняли» это известие, при этом унаследовали его владения: «…между тем большия деревни и из малых несколько вместе розданы сыновьям шамхальским и нескольким знатным людям дагистанского народу для содержания».

С двумя тысячами драгун и пятью тысячами казаков Долгоруков выступил на Дербент. Войска намеренно двигались «блиско самых гор», и демонстрация силы произвела впечатление: по словам Долгорукова в письме Макарову, в результате этого марша большие и малые владельцы и прочие «ветреные господа пришли в великой страх и в покорение» и выезжали навстречу российскому наместнику «с великою учтивостью».

Утверждение России на Кавказе и достигнутое соглашение с Турцией увеличили число российских подданных. В том же 1726 году подданство принял кубинский хан Хусейн-Али, на верность присягнули вольные даргинские общества (Акуша-Дарго в среднем Дагестане). Их вхождение в состав империи было зафиксировано в «записи», которая была «заключена 12 декабря 1727 года, при деревне Мабуре… с турецким комиссаром Дервиш Магомет-агой, о размежевании на 18 часов езды, те. 100 верст от Дербента… до старой деревни Юрт, таким образом, чтоб места, к морю по сей линии лежащие, доставались во владение российское», включая территории Акуша, Каракайтага и Табасарана.

«А ныне по милости всевышнего и ее императорского величества щастием здесь все суть состоит благополучно. И оной усмей прибыл под Дербент к садам, расстоянием от Дербента в 4 версты, и с ним дети ево и Салтамамут утемышевской и шемхальской брат Атачюкей, которой в подданстве не бывал, и другие старшины, и с ним владения ево около 4 тысяч человек. Которого я и детей и Салтамамута утемишевского и шемхальского брата Атачюку в подданство ее императорского величества привел и присягу учинил», — доложил Долгоруков вице-канцлеру А.И. Остерману в мае 1727 года. Результатом этих действий стала жалованная грамота, данная в августе того же года от имени императора Петра II Ахмед-хану на «чин усмея Кайтацкой провинции», предоставлявшая ему «правление над кайтацкими народы иметь и всякие дела по надлежательству исправлять во всем таким образом, как прежние усмеи кайтацкие тамо правление имели». Другая грамота, 1728 года, предоставляла его сыну «хану Мухамету, по смерти отца его, усмея Ахмет-хана, в провинции Кайтацкой быть усмеем и правление над кайтацкими народы иметь».