Книга Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860 - Джон Баддели

Прошло шесть месяцев с момента бегства из Ахульго, и многое изменилось в судьбе беглого имама. Его с распростертыми объятиями встретили Шуаиб-Мулла, Джават-хан, авары, как и он сам, и Шамиль поселился в одной из небольших чеченских общин, где его влияние вскоре неизмеримо выросло. Слава о его мудрости и набожности быстро распространилась по округе; к нему со всех сторон стекались представители других общин и спрашивали совета или просили стать их лидером. Послав в Дагестан к Ахверды-Магоме, он принял руководство над малой Чечней при условии безусловного подчинения его приказам и ездил из аула в аул, пропагандируя шариат. К середине марта (1840) жители начали восстание с оружием в руках, и генерал Пулло встревожился. Произошло столкновение на Сунже, недалеко от Грозного, между его войсками и растущей ордой Шамиля. Чеченцы потерпели поражение, но жребий был брошен. Месяц или два русского правления довели чеченцев до отчаяния. Воодушевленные новостями о поражениях, которые потерпели их враги на побережье Черного моря, и слухами об иностранной интервенции, они снова взялись за оружие. До конца 1840 года война возобновилась с новой силой и скоро охватила не только всю Чечню, но и большую часть Дагестана.

В это время из-за махинаций печально известного Давида Уркуарта и его эмиссаров Белла и Лонгсуорта англичане стали раздражать русских, подстрекая чеченцев и другие родственные им племена черноморского побережья. Они вселяли в них ложные надежды на британскую интервенцию и снабжали оружием и снаряжением. Успехи местных жителей, без сомнения, стали возможны благодаря этим усилиям. Однако у несчастных горцев в конечном итоге не было причин благодарить своих благодетелей. Открытые действия Великобритании имели, как ни странно, противоположный эффект и, вероятно, спасли Россию от несчастий, по сравнению с которыми потеря нескольких маленьких крепостей казалась смешной.

В 1839 году, как писал господин Берже, «Закавказью угрожала опасность со стороны азиатской Турции, которая была готова поднять египетского пашу по первому знаку его сына Ибрагима, который перешел Таурус и занял со своим авангардом Орфу и Диярбекир. В наших мусульманских провинциях были распространены прокламации Мегемета-паши, адресованные всем влиятельным людям Дагестана: «Да благословит вас Бог! Я начал войну с пятью державами – Англией, Германией, Грецией, Францией, Султанатом – и со всеми, кого Господь позволил подчинить мне. Теперь я обращаю свой взор на Россию, поэтому назначаю Шамиля вашим шахом и посылаю ему две печати и повелеваю вам подчиняться ему безусловно и помочь мне в моем предприятии. В то же время я обещаю направить вам часть своих войск. Те же, кто не выполнит моего приказа, лишатся голов своих, как неверные».

На данном письме стоят печати Мегемета и Ибрагима.

«К счастью, – добавляет господин Берже, – быстрые успехи англичан на побережье Сирии и свержение Мегемета отвели от нас опасность».

Шамиль, который добился своей первой славы на лишенных растительности горах, теперь доказал свое мастерство в местных боях, в которых у русских и так было много проблем. Избегая по возможности прямых столкновений с дисциплинированными войсками царя, он ловко лавировал в лесах, совершая набеги на поселения казаков и мирных чеченцев; наказывал тех, кто не хотел разделять его идеи. Он умудрялся бывать везде и повсюду, а его помощники распространяли его тактику до границ Дагестана на востоке и Владикавказа на западе. Они постоянно держали врага в напряжении и изматывали его своими набегами. Сначала Граббе отказывался верить, что его предсказания оказались ошибкой. Он оставался в Ставрополе, предоставив Пулло разбираться с ситуацией, возникшей из-за его собственных ошибок и жестокости. Позднее он был переведен в Пятигорск и послал генерала Галафеева на замену Пулло. Скоро оказались задействованы все силы восточного фланга, а его командир вынужден был лично вступить в бой.

Скоро Ахверды-Магома прославился как партизанский лидер, контролирующий западную часть левого фланга. Он даже атаковал Моздок, но потерпел бесславное поражение и, чтобы задобрить Шамиля, подарил ему одну из своих пленниц, красавицуармянку Шуанет. Когда дело доходило до реальных столкновений, русские чаще всего выходили из них победителями, особенно ясно это проявилось в битве на реке Валерик (11 июля 1840 года), которую обессмертил Лермонтов в одноименном стихотворении[105].

Однако в целом итог кампании за год был не в пользу русских и подготовил почву для будущих побед Шамиля. В июне, однако, он едва не погиб в результате собственной безжалостности. В отдаленном ауле Ингушетии, недалеко от Назрани, жители которого не спешили принимать шариат, он потребовал выдачи двух чеченских пленников, захваченных одним из жителей, Губишем. Когда тот отказался сделать это, он приказал своим мюридам схватить его и выколоть правый глаз. Той же ночью Губиш, который был связан и посажен в темницу, сумел убежать и, выхватив кинжал у спящего часового, вошел в комнату Шамиля и нанес ему три тяжелые раны, а сам пал от руки мюридов. Два брата Губиша, попытавшиеся защитить его, были убиты, а остальные члены семьи были заживо сожжены в собственном доме.

В начале 1840 года, не удовлетворившись успехами в Чечне, Шамиль распространил свои действия на Дагестан, где под его знамена встали тысячи горцев. Однако пока что русские стойко держались, во многом благодаря Клюгенау и его храбрым подчиненным – Пассеку, Евдокимову и Бельгарду. 10 июля Шамиль и его давний противник вновь померились силами у Ишкарты, где Клюгенау при помощи подкрепления, вовремя прибывшего из Шуры, смог пробиться сквозь ряды численно превосходившего его неприятеля[106]. По какой-то причине Шамиль отошел за Сулак именно тогда, когда Шура и весь Северный Дагестан были практически в его руках.

14 сентября Клюгенау вместе со своим отрядом спустился с 5000-футовой высоты по крутой дороге мимо хорошо известного источника к Гимрам и штурмом взял родовое гнездо первого и третьего имамов. Для Шамиля это был настоящий удар; его престиж сильно пострадал, и на некоторое время распространение мюридизма в Дагестане замедлилось. Однако в ноябре в Аварии произошло событие, результаты которого в долгосрочной перспективе компенсировали Шамилю это поражение.

Хаджи-Мурат, который в 1834 году убил Хамзада, мстя за убийство аварских князей, с тех пор хранил верность России и даже носил форму русского офицера. Во многом благодаря его влиянию Шамиля холодно принимали в Хунзахе, и Клюгенау знал об этом и ценил Хаджи-Мурата. Однако между Хаджи-Муратом и Ахмет-ханом из Мехтули, которому было доверено править Аварией, разгорелась смертельная вражда, и теперь Ахмет-хан решил воспользоваться выдавшейся возможностью и нанести врагу смертельный удар. Под тем предлогом, что Хаджи-Мурат тайно поддерживает контакты с Шамилем, он велел арестовать его, сообщив о своих подозрениях (или – измышлениях!) русскому командующему. Клюгенау, который в это же время получил аналогичную информацию от майора Лазарева (видимо, это тоже было делом рук Ахмета), встревожился. Не зная, чему верить, он приказал отправить Хаджи-Мурата под охраной в Шуру и немедленно убить, если будет предпринята попытка освободить его. 10 ноября пленника, которого в течение десяти дней держали прикованным к пушке, отправили из Хунзаха в сопровождении офицера и 45 солдат Апшеронского полка. В горах лежал снег, и главная дорога была непроходима, поэтому отряд пошел кружным путем. Возле аула Буцро тропа над обрывом была столь узкой, что Хаджи-Мурат и его конвой могли следовать по ней только по одному. Казалось, с двумя вооруженными охранниками впереди и двумя сзади он никак не сможет бежать, но вокруг его туловища была обвязана прочная веревка, концы которой держали ближайшие к нему солдаты. В самом узком месте он внезапно схватил веревку обеими руками, вырвал ее из рук солдат и бросился вниз с обрыва. В любое другое время года он бы немедленно погиб – впрочем, никто и не думал, что он спасется, упав с такой высоты. Однако Хаджи-Мурат рассчитывал на высоту снежного покрова, и не напрасно. Он сломал ногу и получил много ушибов, но сумел доползти до ближайшей овчарни и выжил, став впоследствии самым ярым сторонником Шамиля на Восточном Кавказе.