Книга Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе

Неожиданные странности стали вдруг проявляться в поведении Тульпина. Однажды он без разрешения пропал куда-то на целый день, а когда я спросил, не заболел ли он, он как-то чрезмерно рьяно стал уверять меня в том, что его абсолютно ничего не беспокоит. От моего внимания, однако, не ускользнула его бледность и совершенно нехарактерная для него беспокойность, а также то, что зрачки его глаз были неестественно суженными. У меня возникло подозрение, что он, возможно, становится наркозависимым от морфия, но, проверив наши запасы наркотических обезболивающих средств, я убедился, что там все было в порядке. Мне не в чем было обвинить Тульпина — он был надежным работником и не раз доказал свою храбрость, однако я все же решил понаблюдать за ним.

Обер-лейтенант Крамер прислал мне записку, в которой сообщалось, что его самочувствие очень далеко от хорошего и что он очень хотел бы, чтобы я навестил его. Оказалось, что вот уже несколько дней он почти ничего не ел и очень страдал от непонятного расстройства желудка и болей в кишечнике. Как только я взглянул на него, мне сразу же стало совершенно ясно, что тут за диагноз.

— Ну что, Крамер, — далеким от оптимистичного тоном проговорил я, — достукался наконец? Хуже всего то, что ты тощ как привидение и у тебя совершенно не осталось сил на то, чтобы сопротивляться болезни.

— Я действительно крайне обессилен, доктор, поэтому и позвал вас.

— Вот так всегда с вами, с умниками, чтоб вас… Когда вы чувствуете себя нормально, то все вам шуточки по поводу предостережений врачей, а зовете нас уже только тогда, когда дело доходит до того, чтобы срочно отправлять вас в госпиталь. У тебя, Крамер, инфекционная желтуха.

— Что это такое, доктор?

— Вирусное заражение печени. А поразило оно тебя потому, что осенью в продолжение целых недель у вас были приступы дизентерии, с которыми вы не обращались ко мне, а наивно и высокомерно полагали, что справитесь с ними сами.

Я тщательно осмотрел его; дальнейшие признаки заболевания лишь дополнительно утвердили меня в и без того очевидном диагнозе. Печень была увеличена, пульс довольно редкий, прощупывалось также небольшое увеличение селезенки.

— Ну, и что же со мной теперь будет, доктор? — спросил Крамер.

— Ты очень болен, Крамер. Для того чтобы восстановить силы, необходим продолжительный отдых. На несколько дней я обеспечу тебе абсолютный покой и уход в моем лазарете, а сам тем временем постараюсь организовать твою переправку в Германию самолетом из Старицы. Если повезет — будешь дома уже в тот же день.

Крамер разинул рот от изумления и едва выдохнул:

— Господи! Как такое возможно, доктор? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой — домой в Германию за один день! Не могу поверить!

Нойхофф доложил о случившемся с Крамером в штаб полка, и уже через несколько часов вместо него на должность командира 11-й роты был переведен только что получивший это звание обер-лейтенант Бёмер из 1-го батальона.

Прибыл Бёмер — облаченный в идеально подогнанную, как с иголочки, форму, безупречно выбритый, высокий, стройный и подтянутый. Ему едва исполнился двадцать один год, и до совсем недавнего времени он был самым молодым лейтенантом во всей дивизии, а теперь — самым молодым обер-лейтенантом. Это был подчеркнуто элегантный, хоть и слегка самонадеянный юнец — полная противоположность Крамеру, дослужившемуся до офицеров из рядовых и никогда не проявлявшему особенных талантов к тому, чтобы жить собственным умом. У Бёмера, кстати сказать, тоже имелся небольшой комплекс неполноценности, имевший свое происхождение, по-видимому, от того факта, что он всегда был самым молодым офицером среди окружавших его сослуживцев. Из-за этого его даже прозвали прилипшим намертво прозвищем «Bubi» (малыш). Свою молодость и недостаток опыта он пытался компенсировать несколько вызывающей манерой поведения, а порой и просто чисто мальчишеской хвастливостью.

Буби вдруг решил навестить Крамера, пока тот был еще в лазарете, и в результате оба мгновенно невзлюбили друг друга. Крамер был уже как бы подготовлен к тому, чтобы отнестись с антипатией к любому, кто будет командовать вместо него его ротой. К тому же один из его обер-фельдфебелей успел уже рассказать ему, что первыми словами Бёмера, когда он увидел 11-ю роту, были: «Вроде бы не такая уж безнадежная рота. Думаю, из нее еще можно что-нибудь сделать».

— Наглый молокосос! — взорвался Крамер после того, как я дипломатично удалил Бёмера из лазарета. — Для начала это еще самой роте придется постараться, чтобы сделать из него хоть что-нибудь путное. Наглец! Щенок!

В разговоре с Кагенеком я обмолвился о том, что намереваюсь в один из ближайших трех дней доставить Крамера на аэродром в Старице в надежде пристроить его на какой-нибудь из отправляющихся на запад самолетов.

— Я думаю, что отвезу его туда сам на машине, — добавил я. — Хочу немного отдохнуть от внезапного нашествия докторов.

— Я тоже поеду с вами! — заявил мне на это Кагенек. — И возможно, я смогу оказаться очень полезным вам там: мой брат служит летчиком-истребителем в северной Африке, и в Старице у него наверняка есть какие-нибудь друзья по Люфтваффе.

* * *

Я сказал унтерарцту Фризе, что на время моего отсутствия оставляю его за старшего по лазарету и что в случае чего, если в этом возникнет необходимость, ему должен, по идее, помочь старый оберштабсарцт. Для того чтобы удовлетворить его похвальное рвение, я позволил ему приступить к выполнению своих обязанностей прямо с того момента, и он сразу же принялся за работу с неподдельным интересом и с огромным усердием. Вечером того же дня мы сидели у разведенного огня в лазарете, и я терпеливо и обстоятельно отвечал на все имеющиеся у него ко мне вопросы. Он прибыл к нам прямиком из учебной части в Германии, где его буквально перепичкали теоретическими знаниями. По всей видимости, этот совершенно излишний материал преподавался им людьми, не имевшими никакого представления о реальных условиях на Восточном фронте. Его, например, совершенно всерьез волновала проблема с асептикой — мы не располагали во всякий момент стерильными инструментами, не имели возможности дезинфицировать руки спиртом всякий раз, когда следовало бы, у нас не было герметично запакованных, т. е. совершенно стерильных от микробов бинтов.

— Раны зачастую настолько серьезны, что требуют совершенно незамедлительного хирургического вмешательства прямо на месте, непосредственно в полевых условиях, — сказал я ему. — Остается только поражаться, что только способно вынести человеческое тело, и, несмотря на пыль и грязь, результаты в общем получаются не такими уж плохими. Я думаю, что в основном это потому, что мы имеем дело со здоровыми, крепкими молодыми людьми, имеющими сильные иммунные системы. Так что забудь об асептике — оставь эту прерогативу тыловым госпиталям. Ясно?

— Да, герр ассистензарцт. А что вы можете рассказать мне насчет хирургии? Надеюсь, моя хирургическая подготовка меня не подведет.

— Забудь и о своей хирургической подготовке! Здесь у нас бинты и пластырь, а скальпели и прочие блестящие штучки оставь тоже парням в полевом госпитале. Твоя задача — доставить туда раненых живыми. Иногда твоя хирургическая подготовка действительно может тебе пригодиться, но не часто. Скорость, Фризе, вот что главное! Если атака очень сильная и твой перевязочный пункт переполнен — решай, кто нуждается в твоей помощи в самую первую очередь. Ранения в голову занимают не много времени — тут важнее всего немедленно обеспечить максимально возможный покой и полную неподвижность. Ранения в живот — вот что сложнее и опаснее всего. Отправляй всех своих раненых в живот в госпиталь как можно быстрее. Используй для этого сани и конные повозки, не дожидайся по часу и больше санитарных машин. За этот час твой раненый в живот может умереть, а можно и успеть его спасти — тут очень многое зависит от твоей расторопности. Смертельно опасно при этом внутреннее кровотечение, а также внутренняя, так сказать «собственная», грязь организма, особенно при повреждении толстой кишки. Не теряй слишком много времени на закрытие, заклеивание, зашивание и т. д. входных и выходных пулевых и осколочных отверстий. Гораздо лучше потратить пару минут на то, чтобы связаться с госпиталем и сказать им, чтобы они были готовы к приему раненого в живот. Тут на счету каждая минута. Артериальное кровотечение: если оно окажется слишком сильным и ты не сумеешь с ним вовремя справиться, то дальше тебе докладывать будет уже просто не о чем. Что такое обморожения, ты уже видел, а к тому времени, как я вернусь из отпуска, будешь, наверное, знать о них больше, чем я. Запомни: твоя самая первая и самая главная задача — доставлять раненых в тыловой госпиталь живыми и подготовленными к операции.