Книга Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский

Отношения мои, как государственного контролера, с Государственной думой были невелики: кроме явки для защиты проекта нового Устава ревизии[543], прошедшего уже раньше, при П.А. Харитонове, через думские комиссии, мне пришлось быть только в Бюджетной комиссии при рассмотрении сметы Контроля на 1917 год. Здесь главными темами разговора были расходы из Военного фонда, о чем мне придется еще говорить, вопрос о ревизии расходов общественных учреждений, о чем я уже упоминал, и предположения о выделении Государственного контроля из состава Совета министров[544].

Это предположение высказывалось в Думе очень часто: государственного контролера хотели сделать независимым от правительства органом надзора, которым могла бы пользоваться и Государственная дума. В теории эта мысль кажется справедливою, но практическое осуществление ее встретило бы огромные препятствия. Начать с того, что вне Совета министров государственный контролер лишен был бы возможности знать, что там делается. Если бы такой государственный контролер стал очень преследовать всякие действия правительства, стал бы попросту придирчив, явился бы органом Государственной думы, то, конечно, правительство добилось бы его смены, и положение стало бы нисколько не лучше. Несменяемый же контролер оказался бы в противоречии со всем нашим строем: даже министр юстиции может быть всегда уволен монархом, хотя чины Судебного ведомства пользуются несменяемостью по закону. Иначе и министр юстиции, и государственный контролер стали бы вне зависимости не только от правительства, но и от Государя, не являясь в то же время выборными, а чинами по назначению. Логически следовало бы тогда уж дойти до избрания государственного контролера Думою из своей среды, но до этого не дошла и сама Государственная дума. Любопытно, что И.В. Годнев, который с особой настоятельностью пристал ко мне в этом вопросе в заседании Бюджетной комиссии, так что я не знал, как от него отвязаться, сделавшись сам государственным контролером при Временном правительстве, не обнаружил ни малейшего движения, чтобы выйти из состава Совета министров, и не дал обществу ни одного отчета о ходе государственного хозяйства: так слова бывают далеки от дела[545]. Лично я, возражая против выделения государственного контролера из Совета министров, говорил против своих собственных интересов. Если служба в Контроле была, в общем, мне приятна, то наиболее тяжелою ее стороною было именно участие в Совете министров. Состав его, за немногими исключениями, был мне мало симпатичен. О председателе Б.В. Штюрмере я уже упоминал. Более близкое с ним знакомство не сделало его привлекательнее. Напротив, я и до сих пор не могу понять, почему именно его избрали в преемники Горемыкину. Горемыкин в прошлом имел известные заслуги, это был, во всяком случае, умный человек, определенное имя. У Штюрмера же кроме сомнительной репутации ровно ничего не было. Я положительно утверждаю, что ни говорить, ни писать он не умел[546]. На кафедре я никогда его не видал. В самых небольших совещаниях из одних только министров, с которыми он встречался чуть ли не ежедневно, Штюрмер не мог сказать ни одной связной фразы: ему писали то, что он должен был сказать, хотя бы это были всего две-три строчки. В Совете министров он также почти ничего не говорил. Как он докладывал Государю, я совершенно недоумеваю[547].