Книга Андропов вблизи. Воспоминания о временах оттепели и застоя - Игорь Синицин

По сути дела, генерал Павлов усилиями своих друзей в Польше и с помощью выправленной им линии Москвы в отношении Варшавы предотвратил ввод советских войск в Польшу в 1981 году и привел к власти генерала Ярузельского. Но начнем рассказывать эту запутанную историю хотя и коротко, но по порядку… Здесь тоже имел место тайный канал между Ярузельским и Каней с одной стороны и Брежневым и Андроповым — с другой. И об этом эпизоде секретной дипломатии мне известно не только из документов и личных впечатлений, но и из бесед с его главными фигурантами — Юрием Владимировичем Андроповым и Виталием Григорьевичем Павловым.

Что касается польской стороны, то я был знаком только с второстепенными деятелями ПНР тех времен. Главными варшавскими адресатами тайных связей Андропова стали в первую очередь генерал Войцех Ярузельский, бывший министром обороны, премьером правительства, первым секретарем ЦК ПОРП и даже некоторое время президентом Польши. Вторым важным собеседником Москвы по тайному каналу был Станислав Каня, член политбюро, секретарь ЦК ПОРП и затем первый секретарь ЦК.

Необходимость конфиденциального канала связей с первыми лицами в столицах стран социалистического содружества, в том числе ПНР и ЧССР, вызывалась тем, что послы СССР в Варшаве и Праге были, как правило, не профессиональными дипломатами, которые внимательно изучают обстановку и личности в стране своего агремана. Они не принадлежали к числу кадровых работников МИДа или каких-либо внешнеполитических ведомств. Опытные дипломаты, выходцы из главного ведомства по иностранным делам, весьма обстоятельно изучают страны своего пребывания, анализируют обстановку вокруг них, заставляют свой дипломатический персонал готовить информационные письма о политике, экономике, культуре, социальным и прочим делам страны для направления их в соответствующий департамент МИДа для изучения.

Профессиональные послы и посланники, как правило, дают в Министерство иностранных дел, а через него и руководству своей страны более объективную информацию, чем послы, бывшие до отъезда в чужие столицы партийными деятелями или высокими чиновниками правительства. Партийные деятели СССР, которых слишком часто назначали на должности послов в социалистических и союзнических странах по принципу детсадовского ругательства «посол в жопу», как правило, старались подлаживаться под то, что хотели услышать или прочитать их хозяева в Москве.

Часто это были опальные деятели — секретари республиканских ЦК или крупных обкомов, экс-члены ПБ, бывшие министры и другие «бывшие». Они надеялись своим приспособлением под вкусы Брежнева показывать только благостное и благоприятное в социалистических и иных странах, благодаря «хорошим новостям» выйти из опалы и снова взобраться на высокие кресла. Они также страшно боялись, что их критические взгляды на местные беспорядки не понравятся местным князькам и на них пойдут жалобы в Москву «самому генсеку». А это положит вообще конец их карьере. Редкие из них прислушивались к представителям КГБ в «своих» странах, если оценки разведчиков были негативными, а мнения послов по тому же вопросу — противоположными на сто восемьдесят градусов.

Было странно читать шифровки послов, составленные по принципу припева к популярной песне Леонида Утесова — «Все хорошо, прекрасная маркиза…», и одновременно знать из других источников, не только кагэбэшных, но и СМИ, от представителей АПН, с которыми я оставался дружен и после ухода в АОН, что положение во многих странах Варшавского пакта становится все более тревожным.

Это было видно даже на глаз во время моих ежегодных поездок автотуристом по Польше, Чехословакии, ГДР и Венгрии. Обычно недели три из каждого летнего отпуска мы с женой проводили в таких поездках. Во время частных автотуров почти инкогнито, официально оформлявшихся не по линии КГБ, а в отделе автотуризма ВЦСПС, мне удавалось встречаться со старыми друзьями по АПН, ставшими заведующими бюро агентства в этих странах, с некоторыми представителями КГБ и работниками этих представительств, которые помогали с заказом гостиниц и посещением наиболее заполненных туристами достопримечательностей.

Во время откровенных бесед в «братских странах» мне давали столько новой и весьма отличной от содержащейся в шифровках послов информации, что это приводило меня в изумление. Представители КГБ и друзья-журналисты в Варшаве, Берлине, Будапеште очень часто имели диаметрально противоположные взгляды на ситуацию в этих странах, чем совпослы. Основываясь на фактах, известных им, кагэбэшники и журналисты считали, что партийные и хозяйственные руководители соцстран, особенно ПНР и ГДР, очень часто выдают Москве желаемое или мнимое за действительное. Естественно, что я делился после отпуска с Юрием Владимировичем своим недоумением по поводу различных кризисных явлений в соцстранах, которые советскими послами в своих телеграммах трактуются чуть ли не как великое благо. Иногда мои горячие речи очевидца помогали и Андропову скорректировать свое мнение об антисоветских процессах, проходивших в 70-х годах в европейских странах социализма под покровом «искренней» любви к Советскому Союзу.

Особенно информированным был, на мой взгляд, представитель КГБ в Варшаве генерал-лейтенант Виталий Григорьевич Павлов. Впервые автотуристом я приехал в Польшу осенью 1974 года. Тогда послом в Варшаве был бывший секретарь ЦК КП Белоруссии С. А. Пилатович, которого по каким-то причинам Петр Машеров, глава партийной организации этой республики, граничащей с Польшей, не захотел больше видеть в Минске. Пилатовичу дали «синекуру» в Польше. В Москве я почти каждый день читал его шифротелеграммы, поступавшие сначала в МИД СССР, а затем размечавшиеся Брежневу, Суслову и Андропову. Они были полны оптимизма по поводу положения в стране и восторга перед мудростью первого секретаря ЦК ПОРП Эдварда Герека. Пилатович изредка встречался с Гереком и двумя-тремя другими польскими руководителями, принадлежавшими к кругу друзей Герека. Затем то благостное, чем польский руководитель хотел успокоить Москву, Пилатович излагал в своих шифровках, абсолютно без критического анализа и конкретных предложений, выходящих за рамки просьб Герека. Фактически посол дезинформировал советское руководство, поскольку именно в начале 70-х годов, когда Пилатович приступил к работе, в Польше начинали зарождаться острые кризисы, разразившиеся в 1976 и 1980 годах.

Виталий Григорьевич Павлов, прибывший в Варшаву в 1973 году, как старый профессионал разведки, критическим глазом посмотрел на ситуацию в Польше, сблизился с польскими авторитетными деятелями, не разделявшими оптимизма Герека по поводу внутреннего положения в ПНР. В 1974–1978 годах, когда я каждое лето или осень гостил по нескольку дней проездом в Варшаве, Павлов рассказывал мне много интересного из того, что не получало никакого отражения в шифровках послов из Варшавы.

Многих аспектов польских кризисных явлений 70-х и 80-х годов удалось бы избежать, если б Москва не держалась столь упорно слишком оптимистических оценок посла Пилатовича. Брежнев и Андропов настолько верили в стабильность и хорошее экономическое положение в ПНР, что несколько лет практически не обращали внимания на тревожные сигналы представителя КГБ в Варшаве. Особенно вредную роль сыграл начальник разведки Крючков, который по должности да еще пережив рядом с Юрием Владимировичем два острейших кризиса в соцстранах — в Венгрии 1956 года и Чехословакии 1968 года — оказался не способен со всем аппаратом ПГУ увидеть, как накаляется обстановка в Польше. Целых три года центр политической разведки — до 1975 года — не хотел верить тревожным шифровкам и докладам генерала Павлова, убаюканный сообщениями предыдущего представителя КГБ в ПНР генерала Якова Скоморохина. А главное, как бывший партийный функционер, Владимир Александрович боялся усомниться в постоянной восторженной информации о Гереке, идущей из Варшавы от совпосла. Тем более эти сказки Пилатовича убаюкивали Брежнева и Андропова. Более того, с подачи Крючкова Юрий Владимирович однажды в резкой форме сделал публичный, хотя и в узком кругу, выговор генералу Павлову. Во время совещания о положении в Польше, на котором Виталий Григорьевич сделал в своем докладе негативные выводы об Эдварде Гереке и развитии социального кризиса в ПНР, председатель КГБ возмущенно заявил своему представителю в Варшаве: «Эдварда Герека не трогайте! Мы знаем его как хорошего коммуниста, и не смейте его критиковать!»