Книга Тамерлан - Жан-Поль Ру

Надо было отбросить илийцев и заставить иранцев и кочевников сотрудничать. Решение этой труднейшей задачи требовало немалой дипломатичности и изворотливости; вот почему Тимур предстает перед нами в образе не слишком откровенного человека и, дерзнем произнести это, коли мы уже на пороге Кватроченто, в большой степени макиавеллиевском. Приглядевшись к нему поближе, мы спросим себя: был ли он таковым в той мере, в какой его столь охотно подозревают? Для примера рассмотрим его двукратное воссоединение с Тоглуг-Тимуром, из-за чего его стали считать предателем. Отложись Тимур от него раз и навсегда, быть бы ему в гробу или в ссылке, заодно монголам были бы развязаны руки. В ту пору Тамерлан являл собою нечто слишком малозначительное, чтобы стать воплощением духа сопротивления. Он защищал права тюрок и, как мог, сдерживал грабежи. Как всякий другой, он постарался извлечь из своего положения максимум выгоды. Однако, увидев, что монголы перешли к репрессивной политике, усугубив ее презрительным отношением к эмирам и населению, он тут же от них отошел, не смутившись утратой положения, в конечном итоге завидного. Во всем этом я не усматриваю ни хитрости, ни коварства, а в его отношениях с шурином вижу действия тонкого политика, но никак не притворщика или подлеца. Ему пеняют на то, что в момент опасности он сбежал и где-то там укрылся. Неужели ему надо было добровольно положить голову на плаху? Разумеется, его политика не была чиста, но она никогда не была низкой. Он шел к своей цели на удивление открыто, решительно и с ясным пониманием состояния вещей. Его упрекают в том, что, устанавливая свое правление в каком-нибудь городе, он делал прямо противоположное тому, что прежде советовал Хусейну. Зная, что племена не желали иметь вождя-горожанина, он обратил на это внимание мужа сестры. Впоследствии, должным образом оценив необходимость оседлости, он взял на себя риск ее учредить. Имея иную, чем у Хусейна, закалку, Тимур вполне мог преуспеть там, где шурин оказался беспомощным. [235]

Экономические планы

Тамерлан ненавидел беспорядок, анархию и несоблюдение субординации. То было свойство его натуры. Но он ненавидел их еще и оттого, что они представляли собой главную преграду на пути к осуществлению экономических планов, в его представлении более важных, чем планы политические, являвшиеся, в сущности, лишь их предпосылками. Цель Тимура заключалась в восстановлении полномасштабной международной торговли.

Территориальная раздробленность способствовала росту численности таможни, уровня дорожных пошлин и беспредельному повышению цен на товары. Сидящие в своих неприступных замках феодалы, не поддающиеся уговорам племена, оседлавшие большие дороги бандиты, локальные войны — все это превращало товарный обмен в чрезвычайно опасное предприятие. Украденное по дороге и не дошедшее до места назначения еще больше удорожало уцелевшее. Поняв, что потери слишком велики, негоцианты бойкотировали опасный регион. Именно так поступила Генуя в 1340 году, запретив своим купцам ездить в Тебриз.

Тимур решил изменить ситуацию. Наличие при нем постоянно действующей армии, почти всегда бывавшей в деле, не оставляло мужчинам времени для бандитских потех и вытягивало из своевольничавших племен их живую силу. Эффективны были непрекращавшиеся карательные экспедиции против грабителей, воинственных родов, банд всевозможных бродяг. Утверждают, будто бы Тимур пользовался каким-нибудь нападением на купеческий или паломнический караван как поводом для того, чтобы продолжить свою завоевательскую деятельность. То бывало не поводом, но причиной. Естественно, его служба пропаганды не упускала случая возвестить о том, что Великий эмир наказал плохих, освободил хороших или отомстил за них, тем самым восстановив покой в крае. И она против истины не грешила: минуло всего несколько лет, как воцарились мир и безопасность, а преступность начала снижаться, за что признательность Тамерлану была всеобщая. Хафизи Абру рассказал о случае, произошедшем с вдовой некоего кандагарского купца, которая в сопровождении всего двух малолетних рабов-индийцев отправилась из Симнана в Диярбакир, чтобы там продать семнадцать штук дорогой ткани, при этом не испытывая ни малейшего опасения даже на земле «владетелей белых овец», монголов-ойратов и бедуинов-аравитян из рода Бени-Асад. [236]

Одновременно с обеспечением безопасности дорог Тамерлан усердно трудился над их благоустройством: устанавливались верстовые столбы, перебрасывались мосты, обозначались броды, строились караван-сараи. Следует помнить, что в те далекие времена товары могли годами идти от места изготовления или их приобретения торговцем до места их продажи потребителям. Даже новости расходились медленно: так в Венеции узнали о взятии в 1453 году Константинополя Османами только через двадцать пять дней. Тимур, следуя монгольскому правилу, заботился о быстроте передвижения гонцов, благодаря чему, например, вестник, спешивший уведомить Тимура, находившегося в Ширазе, то есть в двух с половиной тысячах километров от Самарканда, о нападении Тохтамыша на Трансоксиану, проделал этот путь всего за семнадцать суток, в среднем преодолевая за день сто сорок километров. Караваны, конечно, шли медленнее, но при Великом эмире их шествию не мешало ничто.

Стремясь завлечь негоциантов на свои дороги, Мамлюки делали все для развития морского пути из Индии, заканчивавшегося или на землях севернее Красного моря, или в Персидском заливе, откуда он продолжался по суше до Ливана, следуя вверх вдоль Евфрата, а затем по сирийской пустыне и Пальмирскому оазису. Как ни усердствовал Тимур, значение Египта и Сирии на мировом рынке продолжало возрастать. В 1359 году через Черное море было доставлено только индиго семь с половиной тонн, в то время как из Бейрута и Александрии прибыло двести семьдесят три тонны перца, сорок восемь тонн имбиря, одиннадцать тонн ладана и прочее. Кто может сказать, в какой мере конкуренция Египта стала причиной нападения Тимура на Мамлюков? Все историки признают, что состояние торговли весьма заботило Великого эмира, но никто не догадался, что эта озабоченность являлась одним из факторов, способных объяснить, для чего он предпринимал свои войны. Походы на Моголистан? Обеспечить доступ к Китаю. Походы на Золотую Орду? Разрушить ее торговые центры и взять под контроль ганзейский путь. Уничтожение Ургенча? Для того, чтобы избавиться от опасного для развития Самарканда соседа, каким являлся этот торговый центр. Поход на Индию? Чтобы расчистить для специй дорогу через Киберские теснины. Переговоры с Западом? Для того, чтобы уведомить латинов о том, что путь в Иран безопасен… Конечно, все сводить к экономике — шаблонно и чрезмерно, однако она тоже сыграла определенную роль. [237]

В сферу интересов Трансоксианы входили два главных пути: во-первых, Шелковый; во-вторых, Пряностный, — то есть дороги Китайская и Индийская. Первый путь брал начало в Чаньнгане (Чаньяне), пересекал Канчеу (Гунзу) и Сучеу (Сузу) и заканчивался в Туен-хуане (Дунхуане), где раздваивался. По его главному ответвлению можно было попасть в Хами, Турфан, Карашар, Кучу, Шарки, Аксу, Тум-шук и Кашгар, а там перейти на второе, более южное ответвление, проходившее по Черчену, Хотану и Яркенду. Миновав Кашгар, путник оказывается в Фергане или на Памире, а затем спускается в Трансоксиану, держа направление на Ургенч, имея в виду богатство этого города и то положение, которое он себе обеспечил. Путь мог проходить по Самарканду; после того как Тимур разорил старую столицу Хорезма, так и сталось.