Книга Цвет винограда. Юлия Оболенская, Константин Кандауров - Л. Алексеева

Если б строку совершенной лозе уподобить!Я – только голос, чтоб хору все пелось и пелось.Я – только глаз, чтобы взгляд был всевидяще-добрым,видя и ведая зелень, и вольность, и прелесть.

В разбросанном и разрозненном месиве-крошеве нужны путеводные звезды. Когда из неведомой туманности начали приходить сигналы, появляться люди и приманиваемые вещи, удивление было коротким, сменившись уверенностью, что так оно и должно быть.

– Лоза, о лоза, узнаю твой ускоренный пульс.Твое и мое одинаковы сердцебиенья.Ты – прежде, ты – мастер, я – твой одражатель,и пусть! –Тебе посвящу ученичество стихотворенья.

Однажды среди документов с незаполненными листами использования появились письма, которые читали. Одна из подписей – Владимира Петровича Купченко, чье появление в пространстве «Кандауров – Оболенская» понятно и ожидаемо: видный и основательный специалист по творчеству Волошина не мог пройти мимо этой пары. Другая фамилия взбудоражила, словно на заданный вопрос пришел наконец ответ: Кандаурова. Внучка Леонида Васильевича, младшего брата Константина Васильевича, к этому времени уже несколько лет занималась историей своей семьи и составлением ее родословной.

– Лоза, о лоза, узнаю твой ускоренный пульс:бессонница крови, ямб-пауза и ударенье.Во мне – твоя кровь. Золотой виноградиной уст,тебя восхваляя, свершается стихотворенье.

Когда Ксения Андреевна водила меня по музею Пулковской обсерватории – она астроном, – больше всего в ее рассказе увлекли двойные звезды, которые, находясь на расстоянии друг от друга, все равно связаны, имея некий общий центр притяжения. Образ поразил даже не новизной – символической точностью, с какой космическая ситуация резонировала с нашей, соединяя и множа смысловые пересечения прошлой и настоящей жизни.

Мертв от рожденья, кто верит в скончание света.Свет будет длиться – без перерыва и риска.Ты, виноградник, поведай, как было все это:лоз исчисление – триста, и триста, и триста.

Слышу – «звезд исчисление…» Портрет Кандаурова кисти Оболенской и два его натюрморта ждали меня в доме московской внучки, Киры Борисовны Варгазиной, совсем близко от мастерской художников на Тверской. Живой, заинтересованный разговор с Линой Бернштейн и Еленой Неклюдовой – от Магды Нахман: исследовательницы из Соединенных Штатов занимаются ее судьбой и наследием. Тем летним вечером казалось, будто давние подруги – Юлия Леонидовна и Магда Максимилиановна – тоже сидели с нами на Страстном бульваре.

В наших зрачках те события окаменели,сердце прострелено градом, о брат виноградарь.Если нахмурюсь и молвлю: – Я помню. Ты помнишь?Мне собеседник ответит: – Ты помнишь? Я помню.

«Непрерываемость жизни, любви неслучайность» продолжались и дальше – полнясь радостью осуществившихся встреч с картинами художников, новыми людьми, событиями, наконец, первой выставкой графики Юлии Оболенской в выставочном зале Всероссийского художественного научно-реставрационного центра имени академика И. Э. Грабаря (2016). Листы, когда-то списанные из музейного фонда на реставрационные заплаты, не только уцелели, не рассыпавшись в прах, а доказали свою состоятельность, буквально «воскресли» из небытия –

…встреча и в том забытьи да не будет забыта!

И совершенно особенное событие – заупокойная служба в Донском монастыре. В колумбарии его кладбища под сенью храма Серафима Саровского и Анны Кашинской покоится прах Константина Кандаурова и Юлии Оболенской.

Женщины реяли, черные крылья надевши,в высях печали, которую ум не постигнет.Встань, виноградник, предайся труду и надежде!Ты – непреклонен, вовек ты не будешь пустынен.

Как закончить книгу, когда нет – не может быть – ощущения завершенности, исчерпанности. Наоборот, все сознательные или вынужденные сокращения, недоговоренности, пропуски кажутся невозможными, снова просятся в текст, ветвя его в разные стороны от сказанного. А письма! Против прочитанной тысячи еще почти столько же – из тех, что разбирала Оболенская в архиве Константина Васильевича. Еще один пласт фактов, свидетельств, уточнений. И вот уже книга видится переспелой гроздью, отягощая опасностью недовоплощенности, с которой не совладала Юлия Леонидовна…

Хочет лоза говорить, повисая бессильно,изнемогая, вздыхая все тише и реже.Чтобы потом сожаление нас не бесило,пусть говорит! Как добры ее чудные речи!

Тогда и явились стихи Ахмадулиной. Влетели все той же космической вестью, восхищая совершенством, созвучием чувств, совпадением образов. И теми нужными для завершения книги словами, которые только в стихах и возможны:

– Лоза, о лоза, узнаю твой ускоренный пульс,тот пульс, что во мне, это только твое повторенье.Пока он так громок, насыщен тобой и не пуст,прошу, о, прими подношение стихотворенья!

Дуэт от первого лица

Юлия Оболенская

Из литературного наследия
Стихотворения-посвящения

М. А. Волошину. Венок сонетов[512]

I

Всевластный Киммерии господинВ ударах рифм и ритме вольных линий!Ты, возлюбивший цвет и слово «синий»,Мной не забытые сквозь ряд годин,Пусть виноград кудрей твоих – сединНавеки не покроет грустный иней,Пусть чащи сосен, кипарисов, пинийВ твоем саду заполнят ряд редин.Пусть критик не шипит из подворотни,Пусть множатся твоих этюдов сотниИ песен не иссякнет звонкий ключ.Средь коктебельской тишины и мираДа царствуешь, спокоен и могуч,Средь обормотов ревностного клира!

II

Средь обормотов ревностного клираМелькает много незабвенных лиц;Изобретатель сложных небылиц –Его слова жестокая сатира;Непостижимой гибкостью факираТерзающая робких учениц;Лохмотьем алым алый блеск зарницДарящая, как факел, в вечер пира.И резвый мальчик-девочка поэт;И вдохновивший многих на портретСвоим изваянным, чеканным ликом, –Их много там, средь Голубых долин.И надо всеми в тишине великойТы царствуешь, как властный бог Один.

III

Ты царствуешь, как властный бог ОдинВ своих покоях с рядом книжных полокИ в них хранишь, как некий археолог,Там вазу, там запястье, там кувшин,Там контуры окрестностей, вершин,Там Габриах чернеет, остр и колок.И в их кругу, размерен, четок, долог,Стремится день, как верный ход машин.Так ясен свет сквозь ряд высоких окон,На бюстах так отчетлив каждый локон,И так бледна громадность Таиах,А море в окнах, как отлив сапфира…Оно поет во всех твоих стихах,Ты, Коктебеля пламенная лира!

IV