Книга Пентакль - Марина и Сергей Дяченко

– Плохо.

«О боже, – подумал Кирилл. – И здесь – псих! Проклятые туфли и меня самого сведут с ума!.. Встать немедленно и уйти…»

И остался сидеть.

* * *

– Да ты вообще знаешь, что такое обувь?

Напротив Дома быта располагался гастроном с двумя буфетными стойками в углу. Там варили кофе и разливали водку. Кирилл поделился с сапожником половинкой несъеденного бутерброда.

– Не обязательно смотреть в лицо, ты посмотри, как человек идет… Как ставит ногу… Как у него стесывается каблук… Вот ты проносишь туфли, скажем, год – и в них сидит твоя душа. Запах, ритм… Ты идешь или они тебя водят? Почему Петр Первый сам себе сапоги сшил? Знал…

Водку Кирилл не любил, а кофе в гастрономе отдавал желудями.

– Присмотрись к обуви. К любой. Особенно к той, что проработала хотя бы сезон… Она живая. А некоторые…

Сапожник хотел еще что-то сказать – и вдруг в ужасе уставился Кириллу за плечо. Кирилл поперхнулся кофе:

– Что?!

У прилавка стояла очередь, человека четыре. Высокий светловолосый мужчина в костюме и галстуке мелкого партработника покупал красное вино.

– Показалось, – глухо пробормотал сапожник. – Слушай, парень… Тебе эти туфли достались… правильно, наверное. Есть в тебе что-то… такое. Вот только хозяин…

Сапожник замолчал. Откусил от Кириллового бутерброда, вытер губы указательным пальцем, с болезненным видом уставился в глаза собеседнику.

– Не отдавай их ему. Молчи, слушай… Выкупить предложит – не отдавай. Грозить станет – не отдавай… Они сами к тебе пришли, сами и уйдут, но ни продавать, ни дарить, ни отдавать их – никому! – нельзя. А хозяину – тем паче… они от него бегут, к тебе прыгнули, считай, от отчаяния…

– Как же…

– Как хочешь. Они счастье приносят. А если ты их отдашь – счастья тебе не видать вовек. Сгниешь в тоске, сопьешься.

– Может быть, вы…

– Эх, парень… Если бы ты их не надевал – я бы их у тебя взял… А так – нельзя. Они твои. Надень и носи.

* * *

– Кирюшка, ты что, пил?!

– Я набойки ставил. На туфли…

– Да что за напасть с этими проклятыми туфлями!

Кирилл вздрогнул:

– Мам, ты таких слов… не говори. Мало ли…

Он прошлепал – в носках – в комнату, к телевизору. Передачу «Что? Где? Когда?», несмотря на все странности и тревоги этого дня, он никак не мог пропустить.

Звонок в дверь.

– Не открывай!

Поздно. Мама даже вопрос «Кто там?» считала невежливым.

– Добрый вечер, – раздался в прихожей знакомый прохладный голос. – Ничего, что я без предупреждения? Дело в том, что ваших соседей нет дома…

«А туфли под зеркалом, – подумал Кирилл тоскливо. – Как я их бросил в сумке, так и лежат…»

– Мои туфли нашлись? – осведомился визитер.

– Извините. – Слышно было по голосу, что мама очень смущена. – Так получилось, что…

– Так получилось, что мы их не нашли, – сказал Кирилл, входя в прихожую.

Мама, кажется, на минуту потеряла дар речи. Кирилл мельком глянул на холщовую сумку, привалившуюся к обувному шкафчику; ткань явственно подрагивала, отчего казалось, что Михаил Боярский на портрете шевелит усами.

Кирилл поднял голову – и встретился взглядом с голубоглазым.

– Мы не нашли их, – тихо повторил Кирилл. – Мне очень жаль. Вы можете пойти в бассейн и написать жалобу на гардеробщицу. Правда, она все равно не несет никакой ответственности…

– Простите, – мягко сказал визитер. – Как я понял, вы не намерены отдавать мне мою вещь? Мои туфли?

– А вдруг это не ваши туфли? – Кирилл поразился собственной наглости. – А вдруг вы просто узнали от гардеробщицы, что у меня пропали кроссовки?.. Короче говоря, я прошу вас больше к нам не приходить.

Мама тяжело дышала за его плечом. Смотреть на нее Кирилл не осмеливался.

– Кирилл Владимирович. – Визитер улыбнулся краешками губ, глаза его оставались холодными. – Вы напрасно верите всяким… людям, которых видите, между прочим, впервые. Которые пьют плохую водку и в алкогольном бреду рассказывают странные сказки… А вы ведь математик. Вам в сказки верить не пристало.

– Откуда вы знаете? Вам-то что за дело?

Визитер улыбнулся шире. Сунул руку во внутренний карман пиджака.

– Вот вам двести пятьдесят рублей, Кирилл Владимирович. За пару поношенных туфель – более чем достаточно.

– У меня нет ваших туфель, – шепотом выдавил Кирилл.

– Триста? Четыреста пятьдесят?

И тогда взорвалась мама. Мама, тридцать лет проработавшая в советской школе, имела твердые представления о том, что дозволено, а что – нет.

– Молодой человек! – заявила мама резким, металлическим голосом, который прорезался у нее всякий раз, когда требовалось выстроить в узеньком коридоре четыре класса по тридцать пять человек. – Что это за торги, я не понимаю? У нас нет товара, чтобы с вами торговать! Мой сын ничего у вас не брал. Если, в самом деле, в гардеробе случилось недоразумение – обращайтесь в гардероб! Пусть Кириллу звонит администратор бассейна! И, кстати, пусть вернут его пропавшие кроссовки!

Показалось Кириллу или нет, но в неподвижных глазах незнакомца что-то изменилось. Чуть-чуть.

– Хорошо, – сказал он по-прежнему мягко, глядя на Кирилла. – Я буду ждать вашего звонка…

И, не прощаясь, вышел.

* * *

Кириллу снилось: статья в вечерней газете о зверском убийстве пожилого сапожника.

Кириллу снилось: он приходит домой и, повернув за угол, на месте окна кухни видит выгоревшую черную дыру. Сажа вверх по стене… Дымящиеся развалины на месте балкона…

Кириллу снилось: он приходит домой, а у подъезда стоит белая машина «Скорой»…

Кириллу снилось: толпа на улице, на переходе кого-то сбили… Он подбегает, заглядывает через чье-то плечо… И видит сначала знакомую сумку – в луже молока…

Кирилл не мог спать. До утра сидел, проверял тетради.

* * *

– Какие у вас туфли, Кирюша, – сказала завучиха Анна Васильевна, едва поздоровавшись. – Импортные?

– Да, – кивнул Кирилл.

И неловко замолчал.

– Все-таки как обувь красит человека, – подала реплику молоденькая физичка Лариска, скромно забившаяся в угол учительской.

– Человека красит не обувь, – завучиха привычно-назидательно вскинула палец. – Человека красят знания… Вы слышите, Лариса Евгеньевна? Знания!

И, не опуская пальца, выплыла из учительской прочь.

Лариска осмелела: