Книга Янтарные цветы - Джулия Хиберлин

– Ага. – Я подправляю оскал на цветке и отдаю ей маркер.

Впервые в жизни мне не стыдно рисовать рядом с Тесси. Надо же, для этого ей надо было ослепнуть. Все, что она рисует, – безупречно. И мне действительно нравится то, что получилось. Оказывается, я рисую гораздо лучше, когда ни с кем не надо соревноваться.

И все же это слишком буквально. Поле цветов-монстров. Скрюченная в три погибели девочка. Добавим-ка сюда драмы.

Я рисую поверх первой девочки вторую. Волосы пусть будут рыжими. Что же делают эти девочки – дерутся не на жизнь, а на смерть? Одна убивает вторую? Может, бедные цветочки просто волнуются и хотят это остановить?

Ха-ха. Пусть поломает голову.

Тесса сегодня

2.03 утра

Не могу оторвать взгляд от коричневого пятна на розовой футболке – моей футболке. Давным-давно она взяла ее поносить и так и не вернула.

Крови много.

Уже не впервые мне приходит в голову, что Лидию могли убить.

Лидия любила кетчуп, напоминаю я себе. А еще кукурузный сироп и красную краску, загадки и странные игры.

В свертке есть что-то еще.

Блокнот в линеечку. Его я тоже узнаю. Таких блокнотов у Лидии была целая коробка.

На обложке блокнота нацарапана дата. И имя.

Кончик «Л» закручен, как кошачий хвост. Я сотни раз видела, как она выводит эту «Л».

Моя рука невольно тянется к телефону и замирает.

Как же лучше сыграть?

Лидия, 17 лет

3 недели до суда

– Меня зовут Лидия Фрэнсис Белл, – представляюсь я, мгновенно успевая пожалеть, что назвала свое среднее имя. Да и первое тоже. Мне никогда не нравилась «Лидия». Я скорее Адриана, или Виолетта, или Далия. Надо было представиться чужим именем. Тесси скажет, что я дура. Разозлится. Я пообещала ей, что всего разок посижу на лекции врача и даже не буду поднимать руку. С тех пор я приходила уже дважды. Тесси сводит меня с ума, ей-богу. Вчера вечером она мне едва голову не оторвала – за то, что я сделала себе сэндвич с арахисовым маслом и принесла в ее комнату. Ну что за бред, а? Это же просто сэндвич!

Сегодня я впервые записалась на встречу с профессором. Подготовилась как могла, разнюхала про него все что можно. Прочитала серию лекций «От Мэрилин Монро до Евы Браун: самые влиятельные фифы в истории человечества». За один вечер проглотила психологическое исследование, посвященное той девочке, которую отчим закопал живьем в лесу. Из-за этого дела его, кстати, и выбрали. Он читал лекции аж в трех университетах Лиги плюща. Он никогда не использует в заголовках своих статей выраженьица вроде «ликбез» или «все, что вы хотели знать о том-то, но боялись спросить». Про его личную жизнь я почти ничего не нашла, увы, и совсем ничего – о пропавшей дочери. Наверное, он посвятил жизнь работе и не распространяется о таких вещах в прессе.

– Очень рад, что вы заглянули, Лидия, – говорит он. – Я не раз замечал вас на моих лекциях, всегда в первом ряду.

Его улыбка – это вытяжка из солнечного света. При виде его я начинаю думать строчками из Китса.

Я кладу на стол тетрадку с подробнейшим конспектом его последней лекции про темную триаду личностных черт – чтобы он сразу увидел, какая я прилежная студентка. Он спрашивает, согласна ли я с высказыванием Макиавелли, что мы не так уж беспомощны в руках злого рока. Вопрос явно риторический: он не дает мне ответить и продолжает говорить. Как прекрасен его голос, когда он произносит эти длинные научные слова. Он словно занимается сексом с моим мозгом.

У меня наготове десяток умнейших вопросов, а я до сих пор не задала ни единого.

Он подъехал ко мне на офисном стуле. Сильно прижался коленом к моему колену – восхитительная боль. Я едва могу думать, а он и виду не подает – болтает себе.

Знаю, я должна представиться ему по-хорошему. Сказать, что я лучшая подруга Тесси. Но это невозможно, когда он так на меня смотрит.

Как-нибудь в другой раз.

Тесса сегодня

2.24 утра

Я неистово листаю страницы. Какие жестокие слова. Режут меня, вспарывают кожу, бьют под дых. Иногда – застенчиво целуют. Любовь и злоба, зависть и презрение – все перемешалось на страницах этого дневника.

Совсем другая Лидия. Картина под картиной. Я мысленно возвращаюсь в ту ночь на балконе, когда мы – так я думала – обсудили все неприятные темы. Бросили друг в друга все камни и камешки обид. Вскрыли все скрытые опухоли, которые росли в нас с самого начала нашей дружбы – опухоли, что до поры до времени живут под кожей любых отношений.

Я ошибалась. Это было не все.

Как же увязать девочку с этих страниц и ту, что давала мне подышать в бумажный пакет? Которая обнимала меня ночами напролет, когда умерла моя мама, и расчесывала меня, когда я ослепла? Которая читала мне стихи – задыхаясь от восторга? Которая писала мне записки любимым шифром Эдгара По, невидимыми чернилами из лимонного сока, и прятала их в моем домике на дереве, чтобы я нашла утром. Чтобы показала ее слова солнцу.

Меня тошнит.

Звонок. Телефон. Я вскакиваю, опрокидывая бутылку с водой.

Чернила на страницах дневника начинают растекаться.

Я лихорадочно промакиваю блокнот тряпкой.

Телефон звонит снова. Настойчиво.

Я смотрю на экран.

«Аутлер, Евфимия».

Я прочитала три четверти дневника, осталась одна четверть. Я не знаю, чем закончится история Лидии. И когда мне придется расстаться с ее дневником. Я должна успеть. Скорей, скорей…

Снимаю трубку.

– Сью?! Сью?! – В голосе Эффи – нескрываемая паника.

Лидия, 17 лет

Через два дня после суда

Тесси орет на меня как резаная.

Ты отдала мой дневник врачу?! Ты роешься в моих вещах?!

– Да я просто хотела, чтобы у присяжных сложилась полная картина! – Вот тебе раз. Она взбесилась. А я-то думала, поймет. – Я дала ему дневник, чтобы защитить тебя. И все эти показания давала только затем, чтобы Террела уж наверняка приговорили к смертной казни!

– Ага, ну-ну. Для этого надо было сказать, что я не мылась неделями? Что у меня завелись вши? Что я таскала болеутоляющие из аптечки тети Хильды?

– Я только жалею, что рассказала про мальчишек, которые прозвали тебя «Лицом со шрамом». Зря. Плохой будет заголовок.

– Неужели они действительно так меня называют?! – Тесси вот-вот расплачется. Но я не могу уступить. – Нет, ты давала показания для себя. Чтобы главная роль наконец-то досталась тебе!

Мы стоим на балконе в доме ее дедушки, как стояли миллион раз до этого. Она вся трясется от злости. Я тоже начинаю сердиться. Неужели она не понимает, сколько я для нее сделала? Она орет – и я ору. Цапаемся, как кошки. Ссора века. Наконец-то ей нечего сказать. Она просто стоит и дрожит. Между нами только ночь и тишина. Мы обе тяжело дышим.