Книга На Пришибских высотах алая роса - Лиана Мусатова

Два дня их продержали под солнцем, не давая ни еды, ни воды. На третий день, когда огороженная территория была битком набита пленными, их построили и повели, предварительно расстреляв тяжело раненных и обессиленных, тех, кто не мог идти. Все эти дни он стоически переносил все невзгоды, выпавшие на его долю, не жаловался, никого не ругал и жил надеждой на побег, который он совершит, как только их куда ни будь поведут. Поэтому, когда объявили построение, он бодро встал в шеренгу в середине строя. Он считал, что это место наиболее удобное для совершения побега. Но возле него оказался молодой солдат, парнишка девятнадцати лет, раненый в ногу. Сделав первый же шаг, он оступился и упал бы, если бы Константин не подхватил его. Вскоре он понял, что самостоятельно парень идти не может и, если это заметят охранники, они его сразу же пристрелят. Видимо это понимал и сам солдатик, и смотрел на твердо и уверенно идущего соседа с мольбой.

– Как тебя зовут? – тихо спросил Константин, так как разговаривать не разрешали.

– Олег, – шепнул он на ухо своему спасителю.

Шли проселочной дорогой, поднимая густую пыль. Безжалостно палило солнце. В пересохшем рту даже язык прилип к небу. Очень хотелось пить, но Костя гнал от себя мысль о воде – старался думать о чем-нибудь другом. Вспоминал Катю, их единственную ночь, и ее такую целомудренную и трогательную. Если бы не война, как бы они зажили с ней. Никогда до этого он не думал о семье – некогда было. Сначала школу надо было окончить, потом в армии отслужить, и только после этого можно было думать о женитьбе. Армию он не успел закончить из-за начавшейся войны, и мысль о женитьбе пришла раньше срока. Она нагрянула неожиданно. И жену он себе выбирал не долго. Все получилось как-то само собой. Но теперь ему было приятно думать, что у него есть жена, что ждет она его, думает о нем и, может быть, ждет ребенка. При мысли о ребенке тепло стало на сердце, и он подумал о том, каково оно будет, когда он увидит маленький комочек, своего ребеночка, его частичку. Его размышления прервал резко остановившийся охранник.

– Старайся меньше хромать, – шепнул Олегу, заметив, что один из сопровождающих повернулся, оглядывая колонну.

По рядам скользил тупой и безразличный взгляд охранника. Вскоре все поняли, цель его осмотра, когда он велел выйти двум, едва плетущимся пленным на обочину, и тут же уложил их очередью.

– Подтянись, – гаркнул он.

И колонна, подгоняемая скорее наглядным примером, чем его окриком, подтянулась и быстро зашагала вперед. Но идти все время с такой скоростью почти никто не мог. Сказывалась усталость, и они шли все медленнее и медленнее, согнув спины и втянув головы в шеи. Они не смотрели по сторонам, потому что самое главное в их жизни сейчас было то, что на дороге, под ногами. Споткнись кто – ни будь хотя бы один, и нарушится уже отработанный ритм такого сложного организма, как колонна пленных. И никто не знает, как себя поведут охранники, и никто не гарантирует, что стволы их автоматов не повернутся в их сторону. Константин обхватил Олега рукой за талию и не просто поддерживал, а почти нес. Это он позволял делать себе только тогда, когда охранники не смотрели в их сторону. Как только кто-то из них поворачивал голову, он опускал руку. Но не всякий выдерживал даже такой ритм, и постепенно перекочевывал в конец колонны. Чтобы порядок не нарушался, кто-то из последующего ряда становился на его место. Таким образом, этим вражьим душам невдомек была хитрость пленных. Так думали бедные, обессиленные люди, еле волочащие ноги по пыльной гужевой дороге. Если бы был асфальт, идти бы было намного легче. А здесь подошвы то цеплялись за бугорки, то, подворачиваясь, соскальзывали во впадины. Надо было идти очень осторожно, потому что вероятность вывиха поджидала на каждом шагу. И таки один из них это сделал. Его с двух сторон подхватили рядом идущие, но охранник заставил его выйти на обочину. Все знали, чем это закончится.

– Прощайте ребя…

Он не успел договорить. Пока колонна стояла, подтянулись два последних ряда, которые немного отстали. Охранник покосился на них и громко скомандовал:

– Вперед марш, войско Сталина… хреновое, мать вашу так!

А войско Сталина представляло убогое зрелище. «Почему так? – спрашивал себя Константин, – почему мы какие-то расхлябанные, что ли?» Он вспоминал колонну пленных немцев, которую ему пришлось наблюдать. Их гнали несколько десятков километров, а они были все выбриты, с начищенными сапогами, и говорили потом, что у них было с собой все, до последнего личного номерка. Сказывалось и отношение, конечно, тех, кто пленил. «Дисциплина везде нужна, – думал Костя, – не только в бою. А в бою и тем более, но, к сожалению, она была очень слабой, особенно в звене боец – младший командир. А ведь дисциплина является залогом стойкости, умения и готовности погибнуть, но не отступить. Так, как это сделали они там, на Днепровском берегу в 1941-ом. И не только они, а многие и многие, для того, чтобы выстоять, буквально вгрызались в землю, погибали, но не отступали. Только при жесткой дисциплине никто не посмеет уйти со своего места в окопе».

Уже солнце давно перевалило за зенит и клонилось к горизонту, а они все шли. Их колонна значительно поредела, потому что охранники время от времени расстреливали отстающих и спотыкающихся. К вечеру они пришли в город. Прошли по его улицам, по обеим сторонам которых толпился народ и пытался бросить им вареную картошку или свеклу. Охранники прикладами и матом отгоняли их, стреляя поверх голов. Они боялись, что здесь, в городе, где легко затеряться среди толпы, кто-нибудь попытается убежать, вот и применяли методы устрашения, коим явилась стрельба над головами. Но это не подействовало. Люди видимо уже привыкли к этому (не первую колонну встречали), и продолжали бросать уставшим и изможденным подкрепление. Ни по дороге, ни в городе никто даже и не пытался бежать, и Константин этому удивлялся. Если бы не Олег, которого он не мог бросить теперь, он бы убежал, во всяком случае попытался бы это сделать. Такая возможность представлялась пару раз, когда они шли через лесополосу. Пленные вроде бы переглядывались, и были такие, кто бы рванул, но не нашлось лидера, того, кто бы это сделал первый. А Костя не мог. Не мог он бросить этого молодого солдатика, который с такой надеждой и благодарностью смотрел на него. Ведь Костя его почти нес на себе весь этот долгий путь. Он понимал, что и дольше будет опекать его, пока судьба не разлучит их. А, значит, он не имеет права поступать, учитывая только свои интересы. Он теперь в ответе за эту молодую жизнь.

Костя поймал большую мягкую свеклу и, разломав ее пополам, протянул Олегу. Хотелось пить. Пересохшее горло, немного увлажненное свекольным соком, перестало першить. Это все, чем они смогли подкрепиться. В лагере их не накормили. Сначала долго пересчитывали, а потом отвели в бараки со словами:

– Ужина не будет. Вы поздно пришли. Его съели те, кто пришел раньше.

Олег и Костя заняли сдвоенные свободные нары. Костя расположился наверху, Олег – внизу. Вновь прибывшие возмущались тем, что их не накормили, а «долгожители» их проинформировали: «Сталин не подписал конвенцию о военнопленных и немцы имеют полное право их не кормить, так что на еду, они пусть не рассчитывают. Их будут немного кормить, если пойдут здесь на работу или уедут в Германию».