Книга Аарон - Вероника Мелан

Райну он вновь прижал к себе крепко-крепко.

Какое-то время просто лежал, гладил ее по волосам, чувствовал ее запах, слушал дыхание. Думал о ней, о них, о том, что предстоит дальше… Шрамы. Те, что снаружи, смоет вода в озере. Те, что внутри, он залечит сам – каждый из них. Он вернет в ее глаза счастье и вновь увидит на ее лице улыбку – последняя так редко появлялась и так быстро исчезала на ее губах, что он всерьез опасался, что Райна разучилась улыбаться.

Нет, ведь смеялась, когда ей на нос села бабочка…

– Ты пришел?

– Пришел.

Он гладил ее по лбу, по вискам, терся колючим подбородком. Сам не зная почему, спросил:

– Долго болело?

Имел в виду раны после падения – долго ли заживали? Райна поняла.

– Долго, – отозвалась тихо.

– Больно?

– Очень.

Добавила после паузы:

– Сама дура.

– Нет, не дура. И никогда ей не была.

Кажется, она дрожала. Она всегда нуждалась в нем, всегда. Каждую минуту своего прошлого, каждую секунду своего будущего. А Канн мечтал о том, чтобы в нем нуждались, мечтал быть нужным. Мила могла без него – Райна нет. И все сильнее пьянил помещенный в сердце подарок-алмаз – любовь лежащей рядом женщины.

Конечно, Райна, возможно, тоже смогла бы и дальше жить без него. Но смог бы он сам? После того, что увидел, услышал, почувствовал?

– Райна?

– М-м-м?

Он едва ли ни впервые назвал ее нормальным именем – без насмешки, без искажений его в «Рейку».

– Скажи, а целоваться ведь тебе можно?

И она моментально задрожала сильнее. Аарон не позволил ей ни сбежать, ни успеть отыскать причину или оправдания для слова «нет» – просто накрыл ее губы своими. Целовал долго, жадно – балдел от каждого прикосновения и все никак не мог насытиться – Райна, Райна, Райна… правильная для него. Такая родная, нужная, любимая… Последняя мысль свободно и легко легла на душу – как всегда там и была. К тому моменту, когда Канн сообразил, что вот-вот возбудится так, что едва ли сможет тормознуть и начатое придется заканчивать руками в кустах, он сам уже полыхал. Полыхало одеяло, палатка, полыхала в руках женщина.

– Прости, я не хотел так сразу… Дурак.

– Не дурак.

Его лицо гладили в ответ, к нему прижимались, ему верили полностью и безоговорочно.

– Спи. Спи, моя хорошая… Я зря так…

– Не зря.

– Нет, не зря. Я знаю, не зря.

И он прижал дрожащую Райну к себе.

– Спи. Я успокою…

– Просто будь рядом.

– Буду.

Ей хотелось спросить: «Всегда?»

Ему хотелось ответить: «Всегда».

Снаружи стоял неподвижный и мрачный Черный лес.

* * *

Все поднялись не на рассвете – до него.

Когда Райна выбралась из палатки, собранный, напряженный и злой Бойд уже инструктировал всех, кто выстроился в ряд у потухшего костра.

– Идем клином. Я – первый. За мной Улаф и Чен, дальше Глен и Пьянь, за ними Тортен и Гунн…

Пьянь? Кого-то здесь действительно называли этим именем?

Рассмотреть того, кто носил столь странное прозвище, она не успела – проходящий мимо Баал сунул ей в руку сухой паек. Бросил коротко:

– Ешь.

И она ела. Почему-то тряслась – не то давал о себе знать ночной недосып, не то пробрался под куртку утренний холод. А, может, и страх. Злыми выглядели все: командующий, бойцы, ассасин и даже Канн.

Не злыми – напряженными.

Легче от этого не становилось – все готовились к сложному марш-броску через лес. Готовились к плохому. Готовились морально, готовились физически – делали зарядку, разминали мышцы, вновь взмахивали оружием.

Плохо, если все не дойдут. Плохо, если не дойдет даже кто-то один – она впервые в жизни по-настоящему испугалась. Впереди что-то страшное, а назад не отступить. Может статься, она подставила всех – своих, чужих, знакомых и незнакомых. Нехороший день, чумной, лучше бы она всего этого не затевала…

– Райна, собирайся.

Услышав приказ ассасина, она заозиралась – что делать, что? Она уже одета, поела и стоит в стороне, чтобы никому не мешать. Через секунду отыскала взглядом Аарона – тот собирал палатку, – бросилась ему помогать.

Когда все приготовления завершились, члены Великого Похода вновь стояли вокруг огня, слушали последние наставления начальника:

– Раненых не оставлять. Но основная задача – довести этих троих и женщину до точки. Все ясно? На обратном пути друг друга прикрывать. Хотя, чего я рассказываю? Сами все знаете.

Хмурые лица, хмурые брови, неулыбчивые рты, взгляды исподлобья, напряженные позы.

Прежде чем Бойд скомандовал «строимся и выходим», он какое-то время смотрел на костер, затем перекрестился.

От этого просто жеста Райну прошиб озноб.

(Within Temptation – The Howling)

Она и сама молилась неизвестно кому, едва лишь тронулись в путь. Ее держали «в ромбе» – по сторонам Канн и Баал, спереди ассасин, вокруг чужие бойцы. Холодно, страшно, у всех в руках оружие – у нее ничего. Ноги ватные, спотыкаются; а чем дальше в лес, тем темнее вокруг, тем жестче корни, тем цепучей кусты. И не поймешь, когда же ждать беды.

Может, пронесет? Может, удастся пройти так, что твари не успеют проснуться? Может, Бойд иногда ошибается?

Какое-то время им везло – слышался лишь треск сучьев под многочисленными подошвами, но помимо этого ничего – вокруг стояла зловещая даже для столь раннего утра тишина. Мокли вокруг папоротники, стволы и мох; капало с веток на головы. Нехорошо и недобро трещал лес.

– Смотрим-смотрим-смотрим… – тихо, но жестко приказывал Уоррен.

Куда смотрим? На что?

Райна старалась смотреть лишь себе под ноги или на спину ассасина, чувствовала слева от себя Канна, продолжала молиться, чтобы никто не пострадал. И молитвы работали – так ей казалось. По крайней мере, работали до тех пор, пока где-то вдалеке вдруг не послышался треск ломаемых веток, а за ним и пронзительный свист.

– Началось, – обреченно выдохнул кто-то сзади.

– Бегом! Оружие к бою! – тут же заорал Бойд, и весь отряд тут же ринулся напролом через лес.

Они появились одновременно – черные жуткие твари – впереди, сбоку, позади и даже в небе. Раздалось рычание, визг, жуткие хлюпающие звуки. Возникли толпой и тут же навалились на крайних – взвились вверх топоры.

Райна оказалась зажатой с двух сторон и почти ничего не видела: кто-то кричал, хрипел, ругался матом – все только началось, а ей уже хотелось, чтобы все это закончилось. Убежать, улететь – не видеть, не видеть! Хотелось закрыть лицо руками, сжаться под ближайшим кустом и никогда оттуда не вылезать. Зачем она все это затеяла, зачем?