Книга Чаша гнева - Дмитрий Казаков

– Благородные люди все запуганы, – печально сказал английский рыцарь, – все молчат. С того времени как умер Гумберт Вальтер, архиепископ Кентербери[210], никто не смеет возвысить голос перед королем. Новый прелат, Стефан Лангтон, преданный слуга Апостолика, с которым король Иоанн в большой ссоре, не имеет веса при дворе.

– Да, неладно что-то в английском королевстве, – покачал головой де Лапалисс.

– Увы, это так, – подтвердил брат Бартоломью и замолчал.

Снежок поскрипывал под копытами лошадей, холодный ветер заставлял плотнее закутываться в плащи, а вокруг простирались заросшие кустарником пустынные холмы – унылый английский пейзаж.

16 декабря 1207 г.

Южная Англия, окрестности Лондона

Зимний день короток. Солнце давно ушло за горизонт, мир погрузился во тьму, а отряд тамплиеров все продолжал путь. Дорога хорошо была видна в свете звезд, которые сияли с совершенно чистого неба. По сторонам от нее лежали белые просторы заснеженных полей. Мороз становился все сильнее, Робер ощутил, как горят уши.

– Уже скоро, сеньоры, – проговорил брат Бартоломью, махнув рукой в сторону нескольких огоньков, показавшихся на севере, – вон там Лондон, а наше командорство находится чуть восточнее города, на берегу Темзы.

В подтверждение своих слов английский рыцарь вскоре свернул с широкой и торной дороги, ведущей к столице, на куда более узкую, уходящую на северо-восток, в сторону от города.

Из тьмы донесся сердитый собачий лай, и вскоре отряд проехал большую деревню. В окошках домов горели огни, пахло свежевыпеченным хлебом.

– Еще немного, – подбодрил брат Бартоломью, оглядывая замерзших и уставших товарищей.

Впереди вырос холм, на вершине которого темнели несколько строений, обнесенных высокой стеной. На фоне звездного неба четко выделялся силуэт церкви.

– Откройте, во имя Господа! – постучал в ворота английский рыцарь.

Там открылось небольшое окошечко, затянутое частой решеткой, из него на снег упал оранжевый отблеск от факельного огня.

Выглянувшее из окошечка лицо было широким, красным и добродушным. Последовал обмен репликами между братом Бартоломью и привратником, после чего ворота, заскрипев, открылись.

– Во имя Господа, братья, – возгласил английский рыцарь, поворачиваясь к спутникам и, одаряя их искренней улыбкой, – мы прибыли вовремя! Капитул еще даже не начался!

Вслед за проводником тамплиеры въехали на широкий двор. С трех сторон его ограничивали жилое здание, церковь необычной круглой формы, к которой вела крытая галерея, и приземистое широкое здание, конюшня, судя по доносящемуся с той стороны запаху конского навоза.

– О Матерь Божья, как я замерз! – проговорил брат Анри, слезая с коня. – Жара Леванта куда полезнее для моих старых костей, чем холод Британии!

– Что уж тогда говорить о моих, сир? – усмехнулся брат Готье.

– Вас всех согреет подогретое вино и добрая трапеза, – вмешался в беседу брат Бартоломью. – Но сейчас поспешим в церковь, капитул вот-вот начнется. Оруженосцы разберутся с лошадьми и багажом без вас.

Внутри церкви было много народу, в задних рядах толпились сержанты, впереди все белело от рыцарских одежд.

– Садитесь вот сюда, сеньоры, – шепнул брат Бартоломью, указывая на место на свободной скамье. – Магистр сейчас будет…

В ожидании Робер разглядывал церковь, и невольно загляделся на то, как был украшен потолок храма. Тут был Агнец, несущий хоругвь, и крест, поросший листвой и цветами. Все было изображено с необычайным искусством…

– Помолимся, братья, во славу Господа! – низкий, густой голос, вернул молодого нормандца к реальности. Он поспешно встал вместе с остальными, и, сняв с головы кель, забормотал привычное "Pater noster…"

Магистр Ордена в Англии оказался невысок и плотен, под одеждой проглядывало округлое брюшко. Но взгляд темных глаз был властным, а возраст выдавала только седина, словно снег усыпавшая некогда русые волосы.

Молитва закончилась.

– Начнем же наш еженедельный капитул, во имя Господа нашего, Иисуса Христа и Божией Матери, которая и положила начало нашему Ордену, – проговорил магистр, осеняя себя крестным знамением. Даже здесь, в далекой Англии, отстоящей на сотни лье от Иерусалима, слова еженедельного ритуала были те же, что и главном Доме Ордена. Осознание этого внезапно наполнило Робера чувством причастности к чему-то могучему, перекрывающему границы фьефов и стран…

Занятый собственными мыслями, он пропустил весь капитул, который оказался очень коротким. За неделю в лондонском командорстве не нашлось достойных упоминания грехов.

Рыцари и сержанты принялись покидать помещение. Брат Анри и прибывшие с ним встали, а ведший капитул магистр уже спешил к ним.

– Брат Жоффруа, – сказал де Лапалисс, почтительно кланяясь. – Рад приветствовать вас во вверенном вам командорстве.

– К сожалению, за последние двадцать лет меня приветствуют в основном здесь, – с улыбкой ответил англичанин, – с того момента, как я отплыл из Святой Земли по приказу генерального капитула, я ни разу не покидал острова. А вас что привело в наши туманные края?

– Приказ магистра, – сказал брат Анри. – Но о нем, как я думаю, лучше поговорить наедине…

Острый, точно бритва, взгляд брата Жоффруа пробежал по лицам присутствующих.

– Хорошо, – сказал он. – Но позже, когда вас накормят. Пойдемте, я провожу вас в трапезную. Надеюсь, что у поваров что-нибудь осталось.

– Прекрасная у вас церковь, во имя Господа, – проговорил де Лапалисс, следуя за хозяином.

– Да, – голос английского магистра чуть потеплел. – Она построена больше сорока лет назад[211], и с тех пор ни один храм на острове не смог ее превзойти…

– Ну, брат Анри, что вы хотите мне сказать? – они остались вдвоем в личных покоях магистра Англии. Тут было тепло, а свечка, мерцающая на столе, бросала на голые стены мягкий желтоватый свет.

Брат Жоффруа смотрел на де Лапалисса взглядом, полным сдержанного любопытства. Будучи не один год в Ордене, он прекрасно понимал, что Жак де Майи не станет просто так отправлять гонцов через всю Европу, да еще осенью.

– Прочтите это, – и брат Анри подал собеседнику свернутый в трубочку лист пергамента. Снизу на шнурке болталась личная печать магистра. – И вам все станет ясно.

Брат Жоффруа развернул свиток и, склонившись к свече, углубился в чтение. По мере того, как он читал, лицо его твердело, а в глазах росла тревога.

– Во имя Господа, – пробормотал он, откладывая письмо в сторону, – неужели в Святой Земле все так плохо?