Книга Последний год Достоевского - Игорь Волгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лекарство и на самом деле могло быть превосходным. Но, очевидно, тут действовали ещё и те внутренние силы, которые в момент наивысшего напряжения «замораживают» болезнь, снимают головную боль и обостряют сознание.
«…А “мы” читали на разных чтениях, – сообщает Анна Григорьевна А. А. Достоевскому (племяннику), – и нам аплодировали больше, чем Тургеневу, и будем читать и впредь получать аплодисменты»[461].
Анна Григорьевна ревностно относилась к успехам мужа: ход его соперничества с Тургеневым включается в число главных семейных новостей.
Она не ведала, что Достоевский «обошёл» Тургенева не только 21 марта, но и на следующий день.
22 марта великий князь Константин Константинович записывает в дневнике: «Вчерашний вечер с Тургеневым расстроился; он несколько раз подвергался подозрениям в революционном направлении, и хотя эти предположения вовсе не основательны – нельзя напрасно делать Мама́ целью вздорных слухов. В утешение я затеял сегодня вечер с Достоевским… Вечер был в малиновом кабинете Мама́, а приглашения я рассылал её именем, хотя она сама не могла показаться по болезни. Евгения[462] была очень довольна Достоевским, проговорила с ним весь вечер»[463].
Интересно: догадывался ли Достоевский, что на сей раз его действительно пригласили «вместо» («в утешение», как деликатно выразился великий князь)? Хочется верить, что нет: в противном случае его реакция могла быть такой же, как во время первого визита математичек.
Но пора, пожалуй, назвать ещё одну причину, вызвавшую тогда его неожиданный «каприз».
«…Вам нельзя читать!»
В его архиве хранится письмо следующего содержания:
22. III 1880
Уважаемый Фёдор Михайлович, Вы сказали вчера, вероятно, слушательницы Бестужевских курсов сердятся, что я отказался читать на их вечере.
Нет, милый Фёдор Михайлович, не сердимся мы и не смеем сердиться. Мы не можем желать того, что хотя сколько-нибудь может нарушить Ваше спокойствие, повредить Вашему здоровью. Мы любим Вас глубоко и умеем беречь Вас в наших сердцах; мы знаем, что Фёдор Михайлович – один и другого такого не будет никогда. Мы даже не завидуем педагогичкам. Делить Вас – как-то и в голову не приходит. Ведь Вы и так принадлежите всем. Мы можем только внимать с благоговением Вашему светлому слову, где бы оно ни было произнесено, и благодарить Вас, бесконечно благодарить за внушённую Вами нам любовь.
Живите, живите долее. Лучше никогда не появляйтесь среди нас, только храните Ваши силы, Ваше здоровье.
Прощайте, целую крепко, крепко Ваши руки. Простите, не сердитесь, что так написала, но никакими иными словами не умею закончить этой записки.
Одна из слушательниц Бестужевских курсов
Л. Пыхачева[464]
Абсолютно искреннее и трогательное, это послание написано на следующий день после вечера в Благородном собрании и несёт в себе его живой отзвук.
Как явствует из текста письма, на вечере 21 марта присутствовали бестужевки: состоялся разговор, причём Достоевский высказал нечто вроде извинения за свой отказ выступить на курсах. Надо полагать, переговоры о таком выступлении (которое, очевидно, должно было состояться в эти же мартовские дни) шли параллельно переговорам с математичками. И, отказывая последним, Достоевский мог иметь в виду возможность своего выступления на Бестужевских курсах. Однако математички оказались настойчивее: их повторное посещение решило дело в их пользу.
В свою очередь отказ бестужевкам мотивировался действительно серьёзной причиной: состоянием здоровья (три выступления подряд – нагрузка для него непомерная). И всё-таки он ощущает себя виновным и спрашивает, не сердятся ли на него курсистки. Совестливость – одна из его структурных черт.
Ему было трудно отказать бестужевкам: с курсами связаны некоторые воспоминания.
С.-Петербургские Высшие женские курсы были открыты сравнительно недавно – в сентябре 1878 года.
Это было первое в России высшее учебное заведение для женщин. Идея, которую горячо поддерживал автор «Дневника писателя», была наконец воплощена в жизнь.
Достоевский симпатизировал курсам не только как учреждению: с ними его связывали и некоторые личные отношения.
В числе тех, кто много лет вёл борьбу за открытие курсов, – Анна Павловна Философова. Она была первой председательницей Комитета общества для доставления средств Высшим женским курсам (именно это общество и устраивало благотворительные вечера; Достоевский числился в списке его членов).
Первым директором курсов (чьё имя они и носили) был академик К. Н. Бестужев-Рюмин (племянник казнённого декабриста). Он же состоял председателем Славянского благотворительного общества; Достоевский недавно был избран товарищем председателя.
За полтора месяца до смерти Достоевского, в декабре 1880 года, к нему обратится неугомонный П. И. Вейнберг – на этот раз в стихотворной форме:
Несколько ранее тот же Вейнберг писал: «…Без Вашего участия о хорошем сборе и думать нечего. В прошлом году это участие уже доставило немалую сумму денег»[466].
Прошлогоднее выступление было памятно Достоевскому не только своим материальным успехом.
5 апреля 1879 года (то есть через три недели после тургеневских торжеств, через три дня после соловьёвского покушения и через день после детского праздника в Соляном городке) он читал в здании Александровской женской гимназии: весь сбор шёл Бестужевским курсам. «Он выбрал сцену из “Преступления и наказания”, – вспоминает Анна Григорьевна, – и произвёл своим чтением необыкновенный эффект»[467].
Анна Григорьевна ошибается: он читал отрывок из другого романа. Что же касается «необыкновенного эффекта», она совершенно права.
О степени этого эффекта можно судить по двум письмам, отправленным на имя Достоевского в один и тот же день – 6 апреля 1879 года, то есть назавтра после его выступления.
Оба автора не пожелали назвать своё имя. «Один из многочисленных ваших читателей и почитателей» – так подписано первое письмо. Под вторым не значится ничего.
