Книга Шах и мат - Георгий Олежанский

— Все! — отрезал он грубо. — Я перезвоню! — Затем Максим изобразил судорожный вздох и повторил, громко и четко: — Перезвоню!

Кхутайба уже вытер руки бумажным полотенцем и теперь выходил из туалетной комнаты, как вдруг Максим Доментьев, якобы выключив телефон и собираясь убрать обратно в задний карман джинсов, в зеркале краем глаза заметил в руках чеченца нацеленный на него пистолет.

«Узнал!»

Инстинктивно уйдя вправо, Максим швырнул в Кхутйбу телефон, от которого тот закрылся свободной рукой, чем подарил Доментьеву секунды, спасшие жизнь. Не раздумывая, Максим бросился на противника, перехватив руку, в которой Оздамиров держал пистолет — прозвучал выстрел, выбивший из потолка кусок белой штукатурки; второй рукой Доментьев обхватил Кхутайбу за пояс и со всей силы толкнул вперед. Вылетев в зал, оба грузно повалились на пол, сбив попавшийся на пути столик. От удара головой о столешницу в глазах у Максима заиграли блики, а в ушах раздался оглушительный звон. Неприятно ныла правая рука, на которую при падении рухнул Кхутайба.

Дезориентированный и действующий инстинктивно, подстегнутый всплеском адреналина, Максим попытался встать, но снова грохнулся на пол, споткнувшись о ножки сломанного стола. Боль пронзила его тело, рука и голова заныли еще сильнее.

Кхутайба, сгруппировавшись, упал на Максима, поэтому отделался легким ушибом колена. Моментально вскочив, он осмотрелся в поисках выпавшего пистолета, но в суматохе не увидел его.

— Шакал! — зло прорычал Кхутайба и хорошенько пнул Максима в живот, понимая, что бессмысленно тратить время на поиски оружия.

Доментьев издал глухой стон и скорчился от пронзившей его дикой боли. Казалось, что внутренности перетряхнуло, как острова Японии после землетрясения, а желудок неприятно скрутило.

Следующий удар пришелся в лицо. Жутко клацнули зубы, несколько оказались выбитыми, но какие, Максим не знал. Кажется, передние. Во рту чувствовался солоновато-горький привкус, и кровь, перемешанная со слюной, тоненькой струйкой потекла по уголкам рта.

После третьего удара, Доментьев потерял сознание.

Вырубив Максима, Кхутайба кинулся на кухню, намереваясь уйти через черный ход, однако, толкнув плечом дверь, с удивлением обнаружил, что она не поддается. Быстро сообразив, что дверь открывается «на себя», он резко ее дернул и получил сильный удар кулаком в лицо. Опешив от неожиданности, он попятился, прикрывая рукой сломанный нос.

Кхутайба быстро осмотрелся: бежать было уже бессмысленно. Из кухни было два выхода: один вел в зал, который оцепила группа оперативников ФСБ, второй — на улицу, и он был блокирован. Ловушка захлопнулась. Сотрудник ФСБ, с которым он сцепился в туалете, отнял минуты, за которые он мог уйти. Проклиная себя за потерю бдительности, горячий нрав и проявленную неосмотрительность, Кхутайба покорно встал на колени и заложил руки за голову.

Секундой спустя в глазах потемнело, и Кхутайба рухнул без сознания на холодный кафельный пол кухни ресторана «Улей».

Командир группы захвата бросил недовольный взгляд на сотрудника, вырубившего Кхутайбу, сдавшегося без сопротивления, на что тот, пожав плечами, сказал:

— За ребят.

* * *

Тело ужасно ныло, на лице болел каждый мускул. Максим провел языком вдоль десен: парочка зубов отсутствовала, а вместо них ощущались неприятные провалы. Основываясь на внутренних ощущениях, Доментьев заключил, что он больше похож на «овощ», чем на человека, да и выглядел не лучше, чем себя чувствовал. Радовало только то, что он жив, а значит, Кхутайба или убит, или задержан.

Максим попробовал открыть глаза. Правый не поддавался. Левым он еще мог смотреть сквозь узкую щелоку меж век.

«Все же лучше, чем ничего», — грустно подумал он и с досады вздохнул.

— Очнулся?

Доментьев услышал голос боевого товарища Эдика, настоящего имени которого так до сих пор и не знал.

— Кажется, — еле шевеля губами, тихо ответил Максим.

Эдик улыбнулся:

— Не теряем чувство юмора.

— Какое уж там… — Доментьев тоже попробовал улыбнуться, но не смог.

— Как ты? — после секундной паузы спросил Эдик, понимая всю абсурдность вопроса.

— Как видишь — лучше всех!

— Кхутайба, — начал Эдик, — после того как уделал тебя, попытался уйти через служебный вход на кухне: не получилось. Сработали «альфонсы». Если тебе от этого будет легче, то перед тем, как взять, его вырубили, — закончил он. — Так что по зубам вы сравнялись.

Максим едва заметно кивнул.

Сейчас, погруженный в собственные мысли, он думал, что арест и законный суд — это не тот исход, который можно назвать справедливым для Кхутайбы за все злодеяния, которые он совершил. Этого человека должна забрать смерть, а имя его должно быть навсегда забыто.

Глава: в шаге судьбы

Он не заходил сюда, казалось, целую вечность. А целую вечность назад и представить не мог, каким будет настоящее. Тем давним июньским днем молодой курсант-ервокурсник пограничного училища Анатолий Смирнитский не задумывался о будущем. Позади осталась сложная сессия, и не за горами уже месячный отпуск с друзьями на море. Но волею судьбы или обыкновенного случая — не имеет значения — именно в тот день его жизнь наполнилась смыслом, понять который он смог только по прошествии многих-многих лет, в один из похожих друг на друга дней одиночества, проведенных в предгорных районах Чечни.

Легкая, почти воздушная, эта девушка проникла ему в душу и осталась там навсегда. Грациозная, она не шла, а парила над землей. Она была словно ангел. Их глаза встретились лишь на секунду, но эта секунда наполнила смыслом его жизнь.

Анатолий обернулся вслед девушке.

«Это было так давно».

Смирнитский устало опустился на скамейку в парке, где теплым летним днем целую вечность назад встретил ту единственную. Он достал пачку «Парламента» и закурил.

Воспоминания приносили боль душе, также, как раны мучили тело. С возрастом все воспринимается острее и глубже, а силы убывают. Наверное, именно в такие моменты понимаешь, что начинаешь стареть.

Участник многих войн, которых страна никогда не вела, полковник Анатолий Иванович Смирнитский сидел на скамейке в парке, и жизнь вокруг замерла. Он закрыл глаза, погружаясь в собственные мысли, и голоса людей постепенно стихали.

— Здравствуй.

Смирнитский открыл глаза, сердце сжалось, а к горлу подступил солоноватый ком. По щекам готовы были скатиться первые слезы.

— Зд-д-равствуй, — тяжело выдавил он из себя. Голос его немного хрипел.

— Столько лет прошло… — Она сидела рядом с ним на скамейке, слегка склонив головку в его сторону, и смотрела так лукаво, что он стушевался.

— Как будто целая вечность, — между тем продолжила она.