Книга Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

Мы уже начинали уставать. Отчалило еще одно военное судно. Вражеские корабли были не так быстроходны, как наши (даже с трюмами, набитыми тяжелым серебром), однако это восполнялось тем, что гребцы работали со свежими силами. Мы не разговаривали. Каждый из нас был наедине со своею усталостью и болью. Плечи и руки горели, грудные мускулы напряглись, как фалы «Змея». Мы шли по изгибам реки, равнодушные к стрелам, которые летели в нас то с одного, то с другого берега и ударялись о наши доспехи, обшивку или палубу. Я восстановил в памяти образ Кинетрит: много дней мы толком не виделись, теперь же она была укрыта в шалаше возле трюма.

Через несколько часов Пенда пробормотал сквозь стиснутые зубы:

– Эти ублюдки… точно собаки… что не переставая… гонятся за собственными хвостами.

Англичанин сидел прямо предо мною, и палуба вокруг его сундука потемнела от пота.

– Епископ Боргон знает… сколько императорского серебра… у нас в трюме, – ответил я, жадно глотая воздух. – Он хочет согнать нас… с края земли.

К сумеркам стало ясно, что, прежде чем мы достигнем края земли, франки намерены выпроводить нас в открытое море, до которого, верно, было уже недалеко: вверху, в оранжевом небе, стенали чайки, а по берегам поля сменились болотами и заливными лугами, где, крича, бродили гуси. Вода стала солоноватой, и гребля теперь давалась нам чуть легче, словно море, на нашу удачу, засасывало реку в себя.

Петляя, мы двигались на запад. На южном берегу остались обгорелые развалины крепости: видно, мы были не единственными врагами франков. К нашему удивлению, преследователи внезапно оторвались от нас и даже пропустили датчан, проводив их только лишь градом стрел. Я не представлял себе, как вчерашним узникам до сих пор удавалось грести. Вероятно, их юркие ладьи были сработаны еще лучше, чем могло показаться на первый взгляд, и резали воду, как стрела разрезает воздух.

– Франки выдохлись! – крикнул Гуннар.

Иссушенные глотки норвежцев и англичан откликнулись торжествующими воплями. Мы вдвое замедлили ход, надеясь, что избавились от епископа Боргона и голубых плащей. Мое измученное сердце стало биться спокойнее, и я припал к бурдюку с водой, лежавшему у моих ног. Но после следующего изгиба, когда река снова сузилась, мы увидали две небольшие крепости, стоящие друг против друга на разных берегах. Это были приземистые деревянные постройки на каменных основаниях, глубоко утопленных в почву заливной равнины. Каждое сооружение было обнесено валом и частоколом. По лестницам, что поднимались на насыпи, бегали солдаты с луками. Крики их командиров, как удары, разносились над водой, перемешиваясь с плеском наших весел.

– Ну, парни, готовьтесь к дождю, – предупредил Улаф, подразумевая дождь стрел.

Затем послышался сокрушающий громоподобный звук. Это был скрежет, какого я прежде никогда не слышал. Сидя лицом к корме, я не мог видеть его источника, однако увидал лицо Кнута, и этого хватило для того, чтобы душа ушла в пятки.

– Сигурд! – закричал кормчий. – Смотри!

Многие из нас подняли весла и обернулись. Со стороны реки оба частокола были разомкнуты, что до сих пор казалось странным. Теперь я, к своему ужасу, понял, для чего предназначались эти сооружения, и увидел источник шума, похожего на скрежет зубов железного чудища. У обоих берегов из реки поднималась огромная ржавая цепь, с которой стекала вода. Кованые звенья были величиною с кулак. Внутри крепостей люди крутили огромные лебедки, и цепь обещала вскорости туго натянуться, заперев нас в ловушке.

– Налегай на весла! – завопил Сигурд, устремляясь к своей скамье и тоже принимаясь за работу. – Грести нужно так, как мы еще никогда не гребли!

– Сигурд, времени нет! – воскликнул Улаф. – Цепь вот-вот поднимется и разобьет нас в щепки!

– Закрой рот и греби, Дядя! – крикнул ярл, работая веслами во всю свою недюжинную силу. – Будь готов, когда я скажу!

И хоть я мысленно согласился с Улафом (полагаю, не я один), я старался так, будто сам Всеотец выбирал гребцов для своего корабля-дракона. Ведь Сигурд был моим ярлом, и я верил, что боги любят его. В голове стучала кровь, мозг погрузился в туман, но сквозь пелену до меня все же долетали слова, которые Сигурд выкрикнул со своей скамьи, и я приготовился действовать. Слыша, как стрелы сыплются в воду перед носом «Змея», я понимал, что вот-вот настанет судьбоносный миг.

– Давай! – взревел Сигурд.

Я втащил весло, со стуком бросил его на палубу, затем, пыхтя, поднял свой сундук, наполненный серебром и оружием. Вместе с другими я побежал, а вернее, кубарем полетел на корму. Мы сбились в кучу под градом стрел, барабанивших по доскам корабля и по нашим кольчугам. «Змей» поднял нос, взметнув голову Йормунганда в сумеречное небо. Цепь ударилась о брюхо ладьи, послышался скрип, который, как мне показалось, заполнил собою весь мир. Тех, кто был ближе к мачте, отбросило к нам, и добро из их тяжелых сундуков посыпалось на палубу. Когда Сигурд снова закричал, мы кинулись вперед, на нос «Змея», наступая на брошенные весла и натыкаясь друг на друга. Теперь поднялась корма, и наш корабль соскочил с цепи.

– Зубы Тора! Получилось! – произнес Улаф, расширив глаза.

Как только нам самим удалось преодолеть препятствие, мы обернулись: настала очередь «Фьорд-Элька». Мы содрогнулись, когда нос ладьи взлетел и раздался скрежет цепи о днище. Наконец наше второе судно тоже вырвалось из западни, и мы громко приветствовали Браги Яйцо и его людей.

Теперь к цепи подошли датчане.

– Они маленькие и легкие, – с надеждой сказал Пенда, когда мы возвращались на свои места, пыхтя, точно кузнечные мехи.

– Но у них на борту недостаточно груза, чтобы сделать перевес, – ответил я, вновь просовывая весло в отверстие и ожидая приказа Улафа, чтобы сделать первый взмах.

– Справились дохляки! – одобрительно воскликнул Брам Медведь.

– Неплохо для датчан, – усмехнулся круглолицый Хастейн.

Когда через цепь перевалила вторая датская ладья, мы снова разразились радостными возгласами и бросили несколько оскорблений франкам, наблюдавшим за нами с берегов. Вдруг мы затихли, услыхав оглушительный треск, который разнесся над водой, будто глас судьбы. Третий корабль датчан, казалось, почти преодолел преграду, но ему не хватило силы, чтобы полностью соскользнуть с цепи. Продвинувшись чуть дальше мачты, она остановилась. Тот треск был треском сломанного хребта корабля, а по крикам людей мы поняли, что для них все кончено.

– Бедные ублюдки! – сказал Виглаф, покачав головой.

Ладья разломилась надвое, и из обеих половин датчане с криками сыпались в быстро бегущую воду.

– Почему свои не возвращаются за ними? – спросил Ирса Поросячье Рыло.

– Вот почему, – ответил Оск, показав на цепь: ее снова опускали в реку, а это значило, что солдаты открывали путь для франкских судов.

От берега тем временем отчалил еще один императорский корабль. Теперь за нами гнался целый флот. Улаф крикнул: «Хей!» – и мы, опустив весла, начали грести. Сигурд трудился вместе с нами. Его спина была согнута, а золотые волосы, мокрые от пота, прилипли к кольчуге. Та цепь должна была преградить нам путь, потом франки убили бы нас. Но Сигурд отдал смелое приказание, и его затея удалась. Я покачал головой при мысли о том, какое вопиюще дерзкое решение принял наш ярл. Впоследствии я слышал, как люди говорили о нашем бегстве из вражеской ловушки, приписывая его себе или другим. Порой ложь складывается в хорошие саги. Люди, слыхавшие о братстве Сигурда, крадут у нас подвиги, как крысы тащат объедки с королевского стола. Если кто-то и вправду пытался повторить Сигурдов шаг, то многие из этих смельчаков наверняка лежат на дне вместе с крабами.