Книга Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности - Джули Федор

Духовная безопасность и историческая амнезия

Освящение храма ФСБ на Лубянке в 2002 году могло стать символической церемонией прощения и примирения, началом новой главы в отношениях российских спецслужб и церкви. Однако вместо этого обе стороны хранили молчание, как будто бы и не было никаких жестокостей, совершенных против церкви предшественниками ФСБ[935]. За некоторыми исключениями (среди которых самым заметным явились слова официального представителя ФСБ Шульца о том, данное событие «также до определенной степени служит покаянием за многие несправедливости, совершенные в предшествующие годы»[936]) подобная стратегия умолчания стала обычной в данном вопросе[937].

Первые доказательства связей церковных иерархов с КГБ выявились вскоре после событий августа 1991 года. Общественное возмущение ГКУП и ролью КГБ в неудавшемся перевороте было настолько сильным, что на какой-то момент КГБ утратил возможность контролировать доступ к своим архивам, которые пришлось открыть для различных парламентских комиссий, организованных для расследования переворота. Одна из таких комиссий, возглавляемая Львом Пономаревым и Глебом Якуниным, совершила первую (и последнюю) серьезную попытку со стороны российских властей раскрыть и исследовать проблему внедрения КГБ в Русскую православную церковь. В ходе работы комиссии Якунин, бывший узник совести, православный священник[938]и давний критик вмешательства КГБ в жизнь церкви[939], обнаружил и опубликовал архивные документы, свидетельствовавшие о том, что православные церковные иерархи работали агентами КГБ[940]. Проблема проникновения КГБ в православную церковь уже поднималась в самиздатовских публикациях, а на закате горбачевской эпохи — и в прессе. Однако впервые подобные заявления получили документальное подтверждение из архивов КГБ[941].

Конечно, следует проявлять большую осторожность, выявляя и осуждая коллаборационистов и информаторов, особенно на основе материалов госбезопасности. Нам, к примеру, известно, что в КГБ заводились досье на людей, которые и представления не имели, что КГБ считает их своими агентами[942]. Подобная практика могла применяться для раздувания статистики и видимости выполнения нормативов или даже с целью скомпрометировать кого-то в будущем со зла или из мести[943]. Это настолько покрытые мраком вопросы, что некоторые комментаторы в СМИ даже стали предупреждать о том, что подобные слухи распространялись прямо из КГБ с целью дискредитировать церковь и новое политическое окружение[944].

Защитники православных коллаборационистов советской эпохи, приверженцы так называемого сергианства (по имени первого «советского» патриарха Сергия Старогородского, который издал декларацию о лояльности Советскому государству в 1927 году), которые в обмен на легализацию церкви пожертвовали своей независимостью, утверждают, что такие компромиссы были необходимы для того, чтобы сохранить церковь. Но какой бы логичной ни была такая позиция в определенных исторических условиях, отказ Московского патриархата обсуждать эту проблему открыто существенно пошатнул доверие к церкви[945].

Это сложные проблемы. В бывших коммунистических странах Центральной и Восточной Европы над вопросом, что делать с бывшими секретными информаторами и сотрудниками спецслужб, бьются вот уже два десятилетия с разной степенью успеха. Как ни странно, многие бывшие диссиденты высказываются против обнародования имен бывших агентов. В то же время при всех неудачах такую политику в Центральной и Восточной Европе многие ученые считают жизненно необходимым процессом для консолидации демократических сил в этих странах[946]. Но как бы то ни было, примирение, к которому взывают в Центральной и Восточной Европе, едва ли возможно в России по причине отсутствия открытых обсуждений таких проблем, тем более что сам вопрос исчез из российской повестки дня уже в середине 1990-х годов. Шансы на принятие российского закона об обнародовании дел бывших чекистов теперь кажутся немыслимыми. Напротив, стало модным и полезным приписывать себе чекистское прошлое, которого не было[947]. Вместе с тем проходят громкие кампании по ограничению и запрету профессиональной деятельности членов «тоталитарных сект»[948].