Книга Царская невеста - Валерий Елманов

Крыть было нечем. Всего две недели назад неожиданно скончался брат Маши Александр, о чем я узнал лишь по прибытии. С тех пор княгиня и слегла, не в силах пережить смерть единственного сына. Получалось и впрямь не очень. Тут люди еще сороковины не справили, а я со сватовством. И как быть? Веских аргументов у меня не нашлось, но царь, сжалившись, ободрил:

– Ладно уж, завтра с ним обо всем поговорю.

На сей раз он сдержал слово, и разговор со старым князем у него действительно состоялся. Только был он какой-то странный. Ни тебе свадебного кушака через плечо, ни прочих атрибутов свата, которых я здесь уже нагляделся будь здоров.

Вдобавок говорили они друг с другом наедине. Обо мне речи нет. Жених действительно ожидает в стороне и появляется только в самый последний момент, как черт из табакерки. Но ведь с царем не было вообще никого, а вот это уже неправильно. Сват с отцом невесты тет-а-тет вообще не говорит, особенно такой, как Иоанн. Сватовство – это своего рода театральное действо, а потому требует непременного присутствия зрителей. И такой «гениальный» артист, как царь, никогда не стал бы от них отказываться. Скорее наоборот. Ему только дай волю где-нибудь покрасоваться. А публики чтоб побольше, побольше.

Получается, он и не сватался вовсе? Тогда чем они там занимались, о чем говорили? Да и когда вышел царь из светлицы, вид у него был тоже какой-то неправильный. Я понял бы радость на его лице, понял бы даже печаль. Только удивился бы немного – как это Долгорукий отказал царю? У него же обе эмоции вместе. Это как понимать? Он опечален полученным согласием? Или обрадован полученным отказом? И ответ его мне тоже показался загадочным.

– Погодь, фрязин, со сватовством. Тут у него княгиня хворая, не ровен час помрет, потому чуть обождать просит. – И ускользающий взгляд в сторону – пойди поймай.

Чем дальше, тем мне становилось все тревожнее и тревожнее. Терпение на исходе, но пока еще имеется. Жду, хотя чего – уж и сам не пойму. Но на другой день с самого утра терем огласили женские вопли.

«Ой, да на кого ж ты нас покинула, белая лебедушка!», «Ой, да куда ж ты закатилась, ясно солнышко!», «Ой, да как же нам без тебя да жить!»…

Оказывается, не лгал царь. И впрямь умерла княгиня. Тихо ушла, неприметно. Под утро глаза закрыла да и уснула. Навеки. Только вид у Иоанна опять-таки странный, словно не он мне говорил про тяжелую болезнь да про то, что со дня на день можно ожидать всякого. Скорее наоборот – будто и для него это известие оказалось внезапным.

Уезжали мы оба понурые. Мне было искренне жаль Машу – шутка ли, потерять мать. Ну и скрывать не стану – оттого что все вновь откладывается, причем как минимум на полгода – то есть на половину срока траура. Иоанн же… Тут я не знаю, не спрашивал. В таком минорном настроении и катили до Москвы.

А не прошло и недели, как царь напомнил мне о поместье. Мол, траур закончится, а куда ты повезешь молодую жену? Так что давай-ка езжай под Нижний Новгород да возводи хоромы в своем поместье. И нет бы мне задуматься, какого лешего он выгоняет меня из Москвы, – согласился безропотно. Даже обрадовался – закончилось изрядно тяготившее меня сидение возле непредсказуемого божьего помазанника.

А ведь было куда везти Машеньку. Шустрая Глафира времени даром не теряла и мое распоряжение насчет строительства терема и разных там подсобных помещений вроде конюшни, амбаров, церквушки и прочих почти выполнила. Если бы не ее беременность и роды, которые несколько мешали бойкой пирожнице, думается, она бы успела все полностью, но в ее отсутствие работы замедлялись, а из Апостола руководитель не ахти – уж больно мягок. Впрочем, он тоже внес свою лепту в оснащение господских хором всевозможной небелью, как ее тут называли.

Словом, еще пару недель, и все было бы готово полностью. Заминка лишь за деньгами. Те, что я оставил на строительство, как оказалось, уже заканчивались, а Ицхак без меня отказывался выдавать хоть полушку, справедливо считая, что Глафира изрядно подворовывает. Я с ним не спорил – чуть раньше, когда еще больше раздобревшая после родов пирожница завела разговор о деньгах, уловив ее хитрющий взгляд, понял, что на самом деле истрачено гораздо меньше, но промолчал – лишь бы не наглела да дело делала, а с последним у нее было как раз все в порядке.

И вообще, она не только знатная повариха, но и хозяйственная. В своем доме чисто прибрано, в моих хоромах тоже порядок, в подклетях всякого добра успела припасти чуть ли не на год вперед. В конце концов, у меня в кармане не убудет, если выну оттуда еще несколько рублей. Короче говоря, как русский человек, я отнесся к этому факту снисходительно.

Махнув рукой и оставив запрошенные тридцать рублей на окончательную достройку терема, а также подарив пару золотых дукатов «на зубок» новорожденному, я поехал забирать у Ицхака причитающиеся мне деньги – были кое-какие задумки.

Узнав, что меня отправляют в поместье, расположенное аж под Нижним Новгородом, купец изрядно расстроился.

– Это опала, – сокрушенно констатировал он.

– Ну не обязательно, – неуверенно возразил я.

– Нет, это опала, – настаивал он на своем и поморщился. – Вэй, как все неудачно складывается!

Еще больше он помрачнел, когда получил ответ на свой вопрос, который задал мне как бы походя: «Кто станет королем Речи Посполитой?»

Выборы проходили больше месяца назад, и результат Ицхак уже знал, но он оказался несколько непонятным, можно сказать, загадочным. Дело в том, что, невзирая на уверенную победу младшего брата французского короля принца Генриха, в настоящий момент на продолжающемся до сих пор сейме помимо обычных артикулов – что-то вроде королевских обязательств перед той же шляхтой – составлялся другой документ[60]. О его содержании купца также осведомили, причем всего за три дня до моего визита, и потому Ицхак не без оснований сомневался, что принц согласится подписать те непомерные требования, которые знать туда вогнала.

– Я понимаю, что ради королевского венца можно закрыть глаза на пятидесятилетнюю старуху, которую ему подсовывают в жены[61], благо что ночью темно и при исполнении супружеского долга вовсе не обязательно любоваться морщинами на ее лице, но оплачивать все долги прежнего короля – это чересчур. К тому же ему и потом нечем будет пополнить свой кошель с серебром, поскольку Генриху и дальше надлежит каждый год выкладывать в казну четыреста пятьдесят тысяч злотых из своих личных доходов. Если посчитать это в марках, то получается… – Ицхак закатил глаза кверху, долго шлепал губами, умножая и деля, после чего сокрушенно заявил: – Получается большой убыток.

– Зато королевская корона, – усмехнулся я.

– Таки что проку в этой короне, хотел бы я знать?! – возмутился Ицхак. – Если добавить к этим расходам обязательства выставить несколько тысяч солдат пехоты против вашего государя и послать французский флот на Балтику, да еще обеспечить строительство польского флота, то… – Купец вновь почмокал губами и уверенно подвел итог: – Половина всей казны Франции – это самое малое, чем он отделается, да и то лишь при том, что в этой стране исправно собирают налоги. Я бы с такими условиями нипочем не согласился, – твердо заметил он.