Книга Орел и Дракон - Елизавета Дворецкая

– Кто вы? – Теодрада хмурилась спросонья.

– Вы не помните меня? Я – Хильдемар, сын Гунтарда, графа Вермандуа и аббата Сен-Кантен де Монт.

– Хильдемар? Гунтард… – не сразу, но все же Теодрада вспомнила эти имена, которые не раз слышала от матери. – Но как вы здесь оказались?

– Я последовал за вами, как только узнал, что три сестры из Святой Троицы без всякой защиты пустились в такой далекий путь, пешком, без помощи, в стране, где опасность подстерегает на каждом шагу. Я не мог оставить без помощи вас, которую так почитаю и восхищаюсь…

– О чем вы говорите? – Теодрада почти опомнилась. – Восхищаетесь? Чем вы можете восхищаться? Я – последняя из служанок Божьих, я даже не произнесла еще обетов, которые дали бы мне некоторое право на уважение мирян…

– Я восхищаюсь вашей истинной христианской скромностью, отказом от почестей и преклонения, на которые вы имеете право как благодаря своему происхождению, так и своей красоте.

От изумления и негодования Теодрада не сразу нашлась с ответом, и Хильдемар продолжал:

– Я восхищаюсь вашей самоотверженностью, вашей отвагой, с которой вы взялись за это опасное поручение – я знаю, в чем оно состоит. Не беспокойтесь, я говорил с аббатисой Радебертой и от нее узнал, кого и зачем она отослала в Реймс. Она поручила мне отыскать вас и оказать помощь – отвезти вас в Реймс, поручить там заботам архиепископа и обеспечить вам безопасность на время пути. Вы видите, что можете довериться мне без опаски. У меня есть люди, кони и припасы. Уже через два дня вы и ваша драгоценная ноша будете в Реймсе.

– Если так, то вас воистину Бог послал, – заметила сестра Ида. – Иначе и не знаю, добрели бы мы сами через этот ужас. Не правда ли, Теодрада?

Теодрада медлила с ответом. Конечно, покровительство благородного человека, способного помочь им добраться до цели и защитить, была им очень нужна, не столько ради них самих, сколько ради реликвии. Но что-то ее смущало: в его голосе, в выражении глаз она видела какую-то затаенную мысль, нечто сверх того, о чем он говорил.

– Хорошо, сеньор, – сказала она наконец. – Я верю, что Господь послал вас ради сбережения того, что нам поручено сохранить. Вы ведь понимаете, что отвечаете перед Ним за сохранность… этой вещи.

– Разумеется, графиня…

– Не нужно. Я больше не графиня и никогда ею не буду. Я лишь послушница, служанка Божия.

– Как вам угодно, – Хильдемар поклонился. – Но вы ведь знаете, Теодрада, что судьба наша в руках Божьих, и человек не должен слишком уж уверенно располагать собой, пока воля Божья не станет ему окончательно ясна.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего, гра… Теодрада. Хочу сказать, что сейчас вам и вашим сестрам нужно как следует отдохнуть перед завтрашней дорогой. Надеюсь, сеньор Хродин вас накормил? – Он вопросительно оглянулся в сторону хозяина, который с жадным любопытством прислушивался к их разговору.

– Да, пусть благословит его Бог.

– Я думаю, он сумеет устроить вас на ночь поудобнее, чем на охапке соломы, – это Хильдемар произнес таким тоном и так выразительно глянул при этом на сеньора Хродина, что тот почувствовал прямо-таки непреодолимое желание уступить монахиням собственное ложе – деревянную кровать, похожую на большой ящик, наполненный соломой, с периной поверх нее.

– Ничего не нужно, – Теодрада качнула головой. – Мы привыкли довольствоваться малым, и особые удобства нам ни к чему. В доме доброго сеньора Хродина есть люди, более взывающие к его заботе. А мы, слава Господу, молоды и здоровы и можем поспать и здесь.

– Как скажете, – Хильдемар остался не слишком доволен, но спорить не стал. – Тогда позвольте пожелать вам спокойной ночи, не стану долее вам мешать. Завтра нам придется тронуться в путь на самой заре.

На рассвете, когда спутницы разбудили Теодраду, ее подстерегала еще одна неожиданность. Поверх мешка, в котором таился драгоценный ящик, лежало верхнее платье – стола, называемое так по старинному римскому обычаю, широкое, богатое, из зеленого сукна, расшитое золотыми узорами, а еще длинный шелковый пояс с бусинами и бляшками на концах и большое белое покрывало-омюз, головной убор замужней женщины. Теодрада носила подобное в то время, когда была замужем за графом Санлисским.

– Это принес тот сеньор и сказал, чтобы ты надела, – пояснила Гунтильда.

– Что еще за новости? – изумилась Теодрада. – К чему мне это?

– Вам следует это надеть, Теодрада, – подтвердил и сам Хильдемар, когда она умылась и вернулась в дом. – Я понимаю ваше удивление и даже, вероятно, нежелание, но это необходимо. Необходимо ради сохранности вашей драгоценности. Вы ведь думали, что, возможно, вас станут преследовать? И норманны, да и мало ли во время войны охотников поживиться чужим добром? Разве мало ценностей в такие времена меняет хозяев вопреки желанию последних? Мы должны сбить преследование со следа. Если кто-то захочет завладеть вашим сокровищем, то будет искать трех одиноких монахинь. Если же вы наденете это платье, то вас будут принимать за мою благородную спутницу – сестру, жену, если позволите. Никому не придет в голову, что вы и есть хранительница сокровища, а две монахини вашей свиты не привлекут никакого внимания. Я понимаю и уважаю ваше стремление отринуть все мирское, но сейчас, я полагаю, вам нужно призвать на помощь смирение и согласиться на то, что не по вкусу вам, но требуется ради спасения сокровища. Уверяю, никто не подумает, будто вы нарядились в это платье из пристрастия к роскоши. Считайте это вашим отшельническим рубищем, только немного особенным. Разве вы не способны сделать над собой это усилие?

– Да, разумеется, – несколько растерянно ответила Теодрада.

Хильдемар обрадовался одержанной победе, не подозревая, что за мысль сделала ее такой сговорчивой. Мысль мелькнула в тот миг, когда он произнес «принимать за мою благородную спутницу – сестру, жену…» Жену! И она все вспомнила. Вспомнила, как виконт Хильдемар приезжал в Амьен пять лет назад, когда ее мать только что сочеталась браком с графом Гербальдом. И как потом кормилица шепнула ей, что молодой виконт просил ее руки. Графиня Гизела отказала, ссылаясь на то, что ее дочери предстоит стать монахиней. Но через два года король предпочел отдать ее руку графу Санлисскому. Узнав об этом, виконт Хильдемар не мог не затаить обиды. Если тебе предпочитают Бога, остается только смириться. Но когда тебе предпочитают другого смертного, которому ты ничем не уступаешь – это оскорбление.

Сейчас Хильдемар вовсе не выглядел оскорбленным. Он был сама скромность, благочестие, доброта и заботливость. Возможно, он уже и забыл о том давнем сватовстве, – с надеждой подумала Теодрада. Наверняка у него давно есть жена и дети.

Принесенную одежду она все-таки надела. Стола ей была велика и широка, но на такие мелочи никто не обращает внимания – главное, что платье дорого и красиво, хотя уже весьма поношено. Видимо, Хильдемар купил его у женщин из семьи сеньора Хродина. Сестра Ида расчесала Теодраде волосы, закрутила и уложила на голове, чтобы покрыть омюзом, поверх которого перевязала цветной лентой, и при этом буркнула под нос, что теперь та выглядит настоящей графиней. Только накидки лишней в доме сенора Хродина не нашлось, но Хильдемар обещал при первой же возможности восполнить недостающее. Зато десятилетняя внучка хозяина принесла и с застенчивым видом положила ей на колени старательно, хоть и немного кривовато сплетенный венок из полевых цветов, выражая этим свое сочувствие молодой печальной гостье. Теодрада улыбнулась девочке: ее тронул этот знак внимания, и она надела венок поверх омюза. Цветочные венки вместо обручей или диадем нередко носили во Франкии и мужчины, и женщины. И девочка от радости даже захлопала в ладоши, давая понять, что теперь гостья ну очень красивая!