Книга В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945 - Юрий Владимиров

Но нам, военнопленным, находившимся в Цшорнау и Каменце, расположенных в 30–35 километрах северо-восточнее Дрездена, одного из самых красивых городов Германии, пришлось быть свидетелями, как этот город ночью 13 и днем 14 февраля авиация союзников фактически стерла с лица земли. Англичане бомбили город ночью дважды, оба раза по часу, а днем – 10 минут – американцы.

В ночь на 13 февраля мы были разбужены воем пролетавших над Цшорнау самолетов и ревом сигнала воздушной тревоги. Часовые выгнали нас в окопы, где мы просидели до рассвета. 15 февраля фельдфебель Хебештрайт попросил, чтобы я выбрал из пленных 20 наиболее крепких товарищей, согласных поехать с ним и конвоиром в Дрезден для выполнения там очень тяжелых работ. Желающих поехать набралось даже в избытке.

В кузове мы разместились на скамейках, под ними имелись ломы, топоры, кувалды, кирки, лопаты и другой инструмент, а также рабочие рукавицы. Через час все грузовики прибыли на место, где еще позавчера был центр прекрасного города. Мы увидели одни руины, из-под которых еще шел дым и поднимался запах гари и крови. В завалах копошились спасатели, извлекавшие трупы женщин, детей, стариков и даже военных. Наши машины, с трудом переехавшие один из уцелевших, но сильно поврежденных бомбами мостов через Эльбу, направили к Главному железнодорожному вокзалу. От него тоже остались лишь огромные кучи кирпича, бетона, битого стекла, куски листового железа, развороченные фермы и балки, железнодорожные рельсы, фрагменты вагонов и другие обломки. Что-то еще продолжало гореть, и пожарные пытались тушить огонь. Было много копоти и очень пыльно. Царило зловоние.

Главная работа спасателей заключалась в извлечении из руин и завалов уже мертвых или чудом уцелевших людей. Мертвых клали на землю рядами, извлекали из карманов документы, деньги, драгоценности. Специальная команда увозила трупы за город, где их хоронили в братских могилах или укладывали друг на друга штабелями вперемежку со слоями дров и сжигали.

Получилось так, что накануне бомбежки на вокзалах Дрездена, и особенно на Главном, собралось огромное количество беженцев из восточных районов Германии. Они ожидали дальнейшей эвакуации в глубь страны или в Чехию. Именно они стали наиболее многочисленными жертвами бомбардировки. Мы трудились вместе со спасателями. Конечно, работа была ужасной, от всего увиденного меня едва не вырвало.

Во время работы мы часто находили мешки и с продуктами и иногда прятали съедобное по своим карманам. Особенно строго немцы следили за тем, чтобы мы не украли драгоценности, деньги и документы.

После обеда нам удалось откопать двух живых, но сильно израненных старика и мальчика, которых медицинские работники, сделав им какой-то укол, быстро увезли на автомашине скорой помощи.

На такой работе мы пробыли три дня. Рядом с вокзалом какие-то другие пленные разбирали завалы большого дома и один молодой пленный обнаружил еще живого немецкого майора, однако он не стал его спасать, а добил, ударив ломом по голове. Но никто из нас не упрекнул убийцу за жестокость – согласно нашему воинскому уставу не полагалось иметь жалость по отношению к врагам. О подобных случаях при спасательных работах я слышал не раз, хотя в такой ситуации жестокость все же была неуместной.

В феврале к нам опять пригнали военнопленных из других лагерей, расположенных значительно восточнее нашего. Естественно, в казарме не хватило нар для вновь прибывших, поэтому им пришлось несколько ночей спать на полу в разных помещениях и по два человека на одном ложе. Но такое положение оставалось недолго: фельдфебелю поступало множество заявок от местных крестьян, желавших получить в качестве работников к весеннему севу «хороших» пленных. В последние дни февраля фельдфебель отослал из Цшорнау к крестьянам группу из 15 товарищей, которые стали жить и работать у хозяев совершенно свободно – только под их контролем и ответственностью. В результате в казарме опять стало достаточно места, но я лишился лучших друзей: одного из основных добытчиков дополнительного питания – Леши Маляра, Виктора Чайкина и Андрея Дмитриевича Шныкина.

В деревню Дойчбазелиц попал молодой украинец Николай Скотний, судьба которого оказалась очень трагичной. Дело в том, что, когда в конце апреля эту деревню заняли наши войска, несколько красноармейцев, заметив у хозяина Скотнего дочь лет восемнадцати, собрались ее изнасиловать. Но Николай попытался защитить девушку. За это насильники расстреляли его. Хозяин похоронил Колю во дворе, а потом перезахоронил на местном кладбище.

Аналогичная судьба оказалась и у Станислава (Стано), польского работника нашей хозяйки Марии Шольце. В те же дни апреля, когда нас там уже не было, вступили в деревню красноармейцы. Они решили забрать у хозяйки обеих лошадей, и Стано оказал этому сопротивление, за что был немедленно расстрелян.

…В последние февральские дни из членов моего «колхоза» основными «организаторами» дополнительных продуктов питания остались лишь Андрей Маркин и Василий Серегин, работавшие с мастером Фридрихом на городской канализационной станции. На ее территории, которую из немецкого начальства редко кто посещал, они летом устроили маленький огород и даже соорудили парники для выращивания табака, лука и овощей. Кроме того, со своим мастером они занимались реализацией удобрений из фекалий за спирт и продукты питания. Значительную часть этих продуктов и овощей они приносили в лагерь для своего «колхоза». В первые дни марта Андрей с Василием завершили сооружение на станции небольшого бункера, в котором рассчитывали отсидеться, убежав из лагеря, и дождаться прихода наших войск.

В первое воскресенье марта Иван Соколов, служивший в Цшорнау у местного крестьянина, и Николай Харитонов, работавший там подручным у кузнеца, задумали сделать для меня нечто приятное. Они упросили Николая Билка отпустить меня пообедать вместе с ними у их хозяев. Сначала у хозяина Ивана мы хорошо пообедали с принятием самогона, а затем вместо того, чтобы посетить кузнеца, Иван повел меня в дом Лоренца, где жила Тамара Фомичева, а к ней пришла сильно влюбленная в меня Дуся. С нами сели за стол и две дочери хозяев обоих дворов, и хозяйка Тамары. Опять пошло гулянье, но на этот раз с неплохими винами и закуской. Я окончательно запьянел, целовал в щеки то Тамару, то Дусю.

Иван с большим запозданием привел меня обратно в лагерь, где нас давно ждал встревоженный Билк. Я прилег было на нарах, однако заснуть не мог и вышел во двор. Ярко светило солнце, было тепло. В это время из дома хозяйки вышла Галя, которая поманила меня рукой. И тут черт меня, хмельного, дернул – я взобрался по столбу двухметровой высоты на ограду из колючей проволоки и спрыгнул во двор к Гале. Непонятно, как я при этом не порвал одежду колючей проволокой! Галя немедля потянула меня в сарай и повалила там на солому. Однако в сарай внезапно вошла хозяйка Мария Шольце и позвала Галю, а мне пришлось возвратиться в лагерь.

К вечеру того же дня о моем поступке с преодолением высокой ограды и посещением сарая стало известно не только моим товарищам по лагерю, но и, наверное, всем жителям деревни. Естественно, сразу узнал об этом и фельдфебель. Утром он вывел из строя в качестве переводчика не меня, а Сашу Зинченко и громко объявил, что я вчера совершил попытку побега из лагеря через ограду и напал на женщину, за что буду сурово наказан, то есть лишен привилегированного обмундирования, переодет в обычную одежду военнопленного и, главное, немедленно отправлен в штрафной лагерь.