Книга Кармелита. Роковая любовь - Олег Кудрин

— Отчего же не взять. А ты что умеешь делать?

— А что надо?

— Ну, например, на гитаре хорошо играешь?

— Нет, совсем почти не умею.

— Ну, поешь хорошо?

— Да не очень, по правде-то… Так, для себя.

— А плясать?

— Ну, выпью — так могу и сплясать.

— Пьяными, Сашка, только мертвые не пляшут. Ну, талант-то у тебя в чем? На чем номер будешь делать?

— Бейбут! Можно подумать, ты меня впервые видишь! Я с конями обходиться умею.

— Какой же цыган не умеет с конями обращаться?

— Нет, так, как я умею, никто не умеет. Я их чувствую, знаю, люблю.

— Это ты, конечно, молодец. Только… с конями надо большие пространства, особые заграждения. Понимаешь… Театр Зингара. Слыхал о таком?

— Не-а.

— Ну, ничего…

— Понимаю… — Сашка помрачнел и развернулся, чтобы уйти. — Не нужен я тебе. Не получится из меня артиста…

— Сашка, Сашка, брось ты киснуть. Приходи на репетицию. Только не со всем табуном. А для одной лошадки всегда место найдется. А может, и еще кой-какую работенку тебе подыщем… Ты же перевоплощаться умеешь?

— Это как?

— Ну, вот в чужую шкуру влезть сможешь?

— Конечно!

— То-то. В общем, что-нибудь придумаем.

— Спасибо, приду обязательно.

Так театр Бейбута обзавелся комиком редкой одаренности. Точнее — «одуренности», как непочтительно выразился Степка.

* * *

Форс никогда не нравился Бочарникову. Юристы, адвокаты — они, конечно, все скользкие. Но этот как-то особенно неприятен.

— Я по поводу дела Платоновой, — сказал Леонид Вячеславович, протягивая какие-то бумаги. — Посмотрите. У меня ходатайство.

— К сожалению, я не в силах изменить ни меру пресечения, ни условия содержания. Суммы исков к фирме, в которой она работала главным бухгалтером, слишком велики.

— Нет, Андрей Александрович, вы меня неправильно поняли. Я не об изменении условий содержания. Я ходатайствую о полном прекращении уголовного преследования.

Ничего себе! Смело…

— На каком основании?

— Так вы бумажку-то гляньте. Не побрезгуйте… Там все написано. Полное снятие претензий кредиторами. Читайте, читайте.

Следователь читал бумаги и глазам своим не верил. Этот Форс то ли гений, то ли волшебник, то ли бандит какой-то. А может, все вместе. Невероятно, как ему удалось сделать такие бумаги. Ну не подделал же он их!

— Все фирмы снимают свои претензии? Все до одной? Чудеса…

— Знаете, такая удача — просто сам удивляюсь. Там еще характеристика на Платонову и ходатайство трудового коллектива с просьбой взять ее на поруки.

— Не знаю, как вам это удалось, но Платонова должна сказать вам большое спасибо.

— Она девушка вежливая. И я уверен, что скажет. А большего мне и не нужно. Я ведь просто выполняю свою работу и не требую благодарности. Так каково будет ваше решение?

— Я подготовлю постановление. До прекращения дела достаточно будет подписки о невыезде.

— Как долго ждать процедурных формальностей?

— Это займет несколько дней.

* * *

Олеся должна была бы радоваться. Почему-то она была уверена, что Форс не нарушит свое обещание, а значит… свобода.

Вот только… свобода ли?

И тут Олеся вспомнила одно из гаданий Рубины.

«— Вижу, ни в чем ты не виновата… Вижу, как подписываешь ты документы, а бес твоей рукой водит. И потом к тебе притереться старается.

— Какой бес?

— Да вот такой. Вот этот… — Рубина достала карту из колоды. — Вот он. Злодей!

И показывала Олесе трефового короля!»

* * *

Кармелита ушам своим не поверила. Как Максим вообще мог это сказать?

— Нет, Максим, нет! Мой отец не имеет никакого отношения к покушению на тебя. Не такой он человек.

— Послушай, Кармелита! Я понимаю: ты уважаешь и любишь своего отца…

— Конечно, люблю. А ты — нет! Но чтобы выдвигать такие обвинения, нужно иметь хоть какое-то доказательство. Оно у тебя есть?

Максим ответил не сразу:

— Нет. Доказательств у меня нету. Но ты вспомни, как мы с ним поссорились!

— Да… Помню… Ну и что?

— Ты помнишь, как он угрожал?

— Да это… Понимаешь, мало ли кто кому что скажет сгоряча! Если бы все такие угрозы исполнялись, в Управске бы и народу уже не осталось… Да, папа может иногда разозлиться, и вспылить, и наказать, да все что угодно… Но исподтишка нападать никогда не станет!

— А я и не говорю, что это он нападал…

— Да, папа горячий. Но он скорее тебя на дуэль вызовет, чем из-за угла с ножом!

— Ты меня не слышишь, что ли? Я имею в виду, что это мог быть кто-то из его людей…

— Нет! Нет!

— Да хоть бы тот тарзан, красавец Миро, которого мы на озере встретили.

— Миро — мой хороший знакомый из табора, друг…

— Что-то не похож он на «так, знакомый из табора». Интересно, почему, когда речь заходит о нем, ты стараешься уйти от разговора?

— Все. Мне пора.

— Ну, вот опять, как обычно…

— Да нет. Мне на самом деле пора. Во-первых, я опаздываю, а во-вторых, я просто не понимаю, зачем ты все это спрашиваешь.

— Потому что, если это не твой отец приказал убить меня, то может быть, тогда этот Миро?

— Нет. Нет. Он не мог…

— Значит, еще кто-то из ваших! Я почти уверен, что меня пытались убить цыгане…

— Да-да, конечно, конечно, Максим! Потому что во всем плохом всегда виноваты только цыгане!

— Я так не говорил. Но почему-то до знакомства с тобой меня никто ножичком не тыркал.

— На тебя напали исподтишка… А цыгане таких вещей не делают.

— Знаешь, Кармелита, я почему-то и за тебя начал бояться. Будь, пожалуйста, поосторожней. Я очень боюсь тебя потерять…

— Пока!

— Кармелита, ты же зайдешь еще?

— Я зайду только тогда, когда сумею тебе доказать, что ты не прав! Я сама очень хотела бы разобраться в этой поножовщине…

* * *

Бывает так: говоришь, говоришь… Разговор течет спокойно, как ручеек. И естественный он, как воздух. Останавливаться не хочется. Так и Света с Антоном заболтались. Они, признаться, уже и забыли, зачем пришли сюда и как оказались в самом глухом уголке больничного скверика.