Книга Переступая грань - Елена Катасонова

Это было началом конца: дряхлеющая империя давала свой последний бой. Ей оставалось жить еще десять лет - мгновение для истории.

Короче - сорвали власти Олимпиаду: уважающие себя спортсмены отказались приехать. Уважающие себя страны бойкотировали Московские игры. Пустой стояла деревня. Пустой была запертая на время игр Москва; заполненными лишь на треть - стадионы. Вяло продавались дорогостоящие сувениры - Палех, Гжель, авторские расписные подносы, украинские шали. Разовые стаканчики, кофе и сливки в финских крохотных упаковках и прочие для советского человека диковины можно было купить даже в привокзальном буфете. Огромные убытки понесла страна вместо ожидаемой прибыли. И потому спешно стали распродавать в Олимпийской деревне квартиры. И даже отдали часть очередникам.

- Должно же и нам когда-нибудь повезти, - философски сказала Лера. Подумать только, трехкомнатная! - Она обняла мужа. - Одна - тебе за степень.

- Вообще-то кандидатскую они не очень считают, - честно признался Женя. - Но это уж институт постарался. Наши бились, как львы!

- Да, в институте тебя уважают, - заметила Лера.

- Это потому, что я такой умный! - похвалил себя Женя и обнял, и закружил по комнате в коммуналке тогда еще тоненькую и легкую Леру.

- Только очень уж далеко, - вздохнула, высвобождаясь из его рук, Лера. - Край света...

- Одно из двух! - Женя даже обиделся. - Или коммуналка, но в центре, или...

Лера не дала ему закончить.

- Нет, нет, нет! - воскликнула она возбужденно. - Хватит с нас коммуналок! А к расстоянию мы привыкнем.

И они действительно скоро привыкли: были ведь еще молодыми, подвижными. А красота вокруг сияла какая! Новые высокие дома, лес, синевший вдали, и птицы заливаются по утрам... У себя, в центре, они и не знали, что где-то еще в Москве поют птицы! И - все под рукой: детский сад, магазины, прачечная, химчистка... Да и разве сравнить их отдельную, светлую, свеженькую квартиру с тем убожеством в коммуналке, где они прожили столько лет?

На радость обоим в местных школах требовались учителя практически по всем предметам, и Леру встретили радостно, взяли охотно, несмотря на маленького Дениса: энергичная, молодая, но уже со стажем, да еще из известной, престижной школы. А Женя приноровился к длинной дороге на обе работы, и она ему даже нравилась: можно было читать вволю, тем более что "Юго-Западная" была конечной и, забившись в угол, почти всегда удавалось сидеть.

В новой квартире впервые в жизни у них появилась спальня. Общая, конечно, с Дениской, но настоящая спальня, с широкой тахтой и детской кроваткой. Да еще осталось место для шкафа! По утрам Лера царственным жестом набрасывала на тахту цветастое шелковое покрывало, вспоминая, как скатывала и прятала в бабушкин комод постели - там, в коммуналке, - чтобы днем сидеть на диване, на котором ночью спали.

А еще у Жени был теперь кабинет - с новым письменным столом (сам выбирал!), книжными застекленными полками и диваном для отдыха и раздумий. Тем самым, на котором провели они столько дней и ночей... Вначале он суеверно боялся, что в этом непривычном комфорте ему будет плохо работаться (по той же причине Женя долго боялся купить пишущую машинку), но, к радостному его изумлению, работалось хорошо, и казалось, лет через пять-шесть он так же легко, как кандидатскую, напишет и защитит докторскую диссертацию. Другое дело, что докторская как-то не получилась - он много писал и печатался, даже в "Вопросах истории", но больше в прессе, много преподавал, хорошо зарабатывал, и докторская, за которую надо было сесть основательно, все отринув, уплывала куда-то вдаль, а потом и вовсе стала ненужной - ни институту, ни обновленному постсоветскому обществу.

А квартиру свою Женя любил, особенно кабинет, в котором так славно писалось! Вот странно: оказалось, что духовным ценностям материальные не помеха, если, конечно, не посвятить жизнь, как Надя, какой-нибудь даче.

Женя отпер дверь, вошел в пустую квартиру. Хорошо! Он поставил на плиту чайник и встал под душ. Господи, до чего хочется к Тане! Щекочущие струйки, сбегавшие по телу, спровоцировали желание. Удивленный, немного сконфуженный, а больше гордый собой, стоял он под душем, пока пронзительный свист чайника не вытащил его из ванной.

- Да ладно тебе, рассвистелся, - сказал чайнику Женя, переставляя его на другую конфорку. - Вот купим тефалевый - тот сам отключается, - а ты вопишь на весь дом!

Женя напился чаю, прошел к себе в кабинет и уселся за стол. Выкладки, сделанные в библиотеке, послушно превращались в текст. Женя любил этот процесс, когда фразы сами вели за собой, и сверкала нежданно-негаданно оригинальная мысль, выводы послушно выстраивались в стройный ряд, а он их только записывал. Интересно, какая тема у Тани? Нужно спросить.

Мысль о Тане, мелькнув, пропала, но вообще-то Таня все время была рядом с ним. Он и писал сейчас для нее, ей стараясь понравиться, хотя, разумеется, ничего из написанного не собирался показывать, он и спорил как будто с ней, как когда-то спорил с Лерой, вгрызаясь в исторические реалии, он старался сделать в ее отсутствие максимум, сдать работу точно в срок, в понедельник - она была плановой, - чтобы освободить для них обоих время. К вечеру работа была закончена.

- Завтра перечитаю и напечатаю, - устало потянулся Женя: сказалась бессонная ночь.

Он не любил компьютерного набора, тем более что девочки в институте ляпали ошибки, немыслимые для прежнего, разогнанного машбюро, и потому все свои работы печатал сам на старенькой "Оптиме" - ему охотно разрешили взять институтскую машинку домой.

- Да кому они теперь нужны? - сказал добрейший Иван Федорович, начальник АХО. - Все сидят за компьютерами. Только вот как дотащите?

- А я с Пал Палычем договорился, - ответил Женя. - У него "Жигули".

- Ну-ну...

Так у Жени появилась уже электрическая машинка - последнее слово доперестроечной техники, - служившая теперь верой и правдой. Первая, купленная к кандидатской, покорно стояла в углу.

Спать Женя завалился в десять, уснул мгновенно, и всю ночь ему снилась Таня. Проснулся в шесть от ослепительного, бьющего в глаза солнца. "Еще целый день... Нет, больше!" Ведь он увидит Таню лишь вечером... Хорошо, что у него есть работа. Хорошо, что она есть всегда, а теперь, когда открылись архивы - не все, но многие, - ее более чем достаточно.

Его всегда поражали не старые еще мужчины, игравшие во дворе в домино, пожилые, но не старушки, женщины, сидевшие рядком на лавочке у подъезда и провожавшие каждого входившего-выходившего внимательным взглядом. Неужели и он когда-нибудь таким станет? Нет, никогда, ни за что! Даже если доживет до ста лет. В истории неизменно остаются неизведанные глубины, до которых хочется докопаться, и когда-нибудь появится в его доме компьютер с выходом в Интернет, и все самое свежее, интересное будет у него под рукой. Петька вон готовит абитуриентов к экзаменам и купил компьютер. Обещал найти кого-нибудь для него.