Книга Поцелуев мост - Галина Врублевская

* * *

Около свежевырытой могилы священник отпевал Матвея. Соответствующее случаю облачение, икона, большой крест придавали его осанистой фигуре дополнительную торжественность. У могилы нас было немного: трое женщин и двое мужчин: мой брат Шурик и брат Матвея по вере, недавний свидетель нашего венчания. Распорядись Матвей сам своими похоронами, он бы тоже отказался от пышной церемонии. Однажды мы с ним оказались в церкви в момент отпевания неизвестного: дубовый гроб, белые орхидеи, толпа провожающих. Помнится, Матвей, покачав головой, произнес:

– Грехи орхидеями не прикроешь. По мне, так лучше в плащанице быть похороненным.

– Не слишком ли скромен? – не удержалась я от иронии от его явственного намека на Иисуса.

– Не смейся. Уход из жизни так же важен, как и наше появление в этом мире.

Теперь, вспомнив тот разговор, я почти выполнила волю Матвея. Он был облачен в светлый полотняный костюм, а к ногам его мы положили скромные лиловые астры – вестники российской осени. Мы хоронили Матвея на старинном питерском кладбище, рядом с его бабушкой, почившей в советской России старой аристократкой. Матвей нес в себе крупицы дворянского света, но был отодвинут на обочину шеренгами нового поколения. Воспитанный на идеалах ушедшего времени, мальчик не смог соответствовать жестким требованиям жизни. Он стал маргиналом – человеком без положения, без званий.

Шелестящая на ветру листва вторила речитативу священнослужителя. По моим щекам катились слезы, но мне было неловко вытирать их – в левой руке я держала свечу, правой прикрывала ее от ветра. Вслед за священником я осеняла себя крестом, шепча слова прощания. Наконец, мне позволили подойти к гробу, прикоснуться к телу Матвея. Я припала губами к холодному лбу, чувствуя внутри себя давящую пустоту. Следом подошли остальные. И вот – последний взгляд на лицо Матвея. Оно было сейчас абсолютно незнакомым. Возможно, таким был Матвей в молодости – просветленным, спокойным, с налетом аристократизма и благородства. Затем на гроб поставили крышку и медленно опустили его в могилу. Градом посыпались первые комья земли, стукнулись о сухое дерево. Вскоре над могилой вырос небольшой холмик. И только тогда я разрыдалась в полную силу. Шурик и Татьяна, поддерживая меня под руки, повели к машине. Второй раз в своей жизни я овдовела, прожив в новом браке, как и в предыдущем, всего несколько месяцев. Будто злой рок лишал меня покойной, безмятежной жизни, подталкивая к чему-то невозможному.

– Теперь домой или?.. – почему-то неуверенно спросила Рената.

Я вспомнила, что в эти часы уже открылась наша выставка. Может, она имела в виду ее – сейчас самое оживленное время. Пришли знакомые художники, критики, журналисты. Однако вся эта кутерьма, так подчеркивающая торжество жизни, мне совсем некстати, как включенный не вовремя телевизор. Разумеется, мы ехали домой, где нас ожидал поминальный стол. Проезжая мимо галереи, я бросила в ее сторону непроизвольный взгляд: нормалисты выносили из особняка и загружали в машину свой компьютерно-офисный скарб. Не нашли иного времени для переезда! В галерее торжество, открытие новой выставки, а они путаются под ногами. Но вмешиваться в эту суету я не стала.

* * *

Подруга Татьяны, ответственная за поминки, к нашему приходу закончила все приготовления. Лиза, одетая в темно-синее платьице с белым кружевным воротничком, сосредоточенно выставляла на стол последние мелочи – соль, салфетки, горчицу. Девочка понимала, что из-за ее шалостей погиб любимый ею папа Матвей и по-детски тяжело переживала случившееся. Столкновение со смертью всегда пугает своей непонятностью и безысходностью, особенно впервые. Как все это отразится на Лизиной и без того шаткой психике, неизвестно. Я и сама была как в ступоре, но ответственность за ребенка не позволяла мне окончательно забыться летаргическим сном. Я прижала девочку к себе, и мои слезы упали на кривоватый пробор, сделанный ею сегодня собственноручно. Я погладила Лизоньку по волосам.

– Все будет путем, моя девочка, не плачь, – сказала я, вытирая собственные слезы.

Но Лиза уже выплакалась, пока ожидала нашего возвращения с кладбища. Сейчас она боялась лишь одного.

– Мама Лена, ты не отдашь меня в детдом?

– Конечно нет, глупенькая. Ты же теперь моя дочка. Как я могу тебя отдать?

– А папа будет жить один, на небе, да?

– Он будет наведываться к нам, только невидимкой. Прилетит и посмотрит, как мы тут поживаем, как ты ведешь себя, – высказала я еретическую для правоверной христианки мысль. Но как еще я могла утешить ребенка?

* * *

В разгар поминок, когда вино слегка растопило неизбывную боль в моем сердце, а другие гости и вовсе расслабились, одновременно раздались два звонка: в дверь и телефонный. Рената побежала открывать дверь, я взяла трубку.

– Пожар, пожар в галерее! – сквозь шум и треск на линии услышала я крик Шиманского.

Голос скульптора так охрип, будто его тоже подпалило огнем. В этот момент на пороге уже открытой Ренатой двери появилась Гальчик и сообщила то же самое. Я выскочила на лестничную площадку, окно которой выходило в сторону галереи. Нашему взгляду открылся полыхающий столб огня и дыма. Пламенем были охвачены оба этажа. Торопиться уже было некуда: от меня ничего не зависело. На моих глазах подъехали две пожарные машины, и бойцы приступили к тушению огня. Но подступиться к дому было нелегко. Рытвины не позволяли подогнать машины близко. Пожарным пришлось вручную разматывать шланги и тащить их в сторону горящего здания. Я наблюдала страшное зрелище с таким чувством, будто горел чужой дом. Пожар, последовавший почти сразу за гибелью Матвея, показался мне чудовищным знаком. Превращалась в золу моя с таким трудом вновь налаженная жизнь.

Спустя час с небольшим пожар потушили, но от сгоревшего домика остался лишь остов с пустыми глазницами окон. К счастью, как сказал пришедший с пожара Шиманский, никто из сотрудников или посетителей галереи не пострадал. Всех удалось вывести.

Я не плакала. Я потеряла все. Я знала, что страховка, если она и будет выплачена, не покроет и малой толики стоимости здания. Татьяна налила мне полстакана коньяка, я равнодушно выпила, не почувствовав ничего. Потом женщины уложили меня в постель, и я забылась долгим тревожным сном.

Глава 29

Игорь приехал ко мне, едва узнав о пожаре. Он хотел присутствовать и на похоронах, но мне казалось, что это непосильное испытание при его инвалидности. Я уговорила Игоря не приезжать на кладбище. Однако после новой трагедии он не стал спрашивать разрешения и явился на следующий же день. Верные опричники подняли его вместе с коляской на мой этаж, вкатили в гостиную и тактично удалились в соседнюю комнату.

Я сидела в кресле неприбранная, постаревшая, закутанная в черный махровый халат Матвея. Покойному мужу он очень шел, однако на мне смотрелся бесформенным футляром.

– Между прочим, – заметил Игорь, подрулив в своей коляске ко мне поближе, английские леди даже в трауре выглядели изящно, – давай-ка расчешем твои волосы.