Книга Наследница Магдалины - Элизабет Чедвик (Англия)

Отец Бернар, извлек из рукава сутаны далеко не чистый платок, дабы утереть пот с аккуратно выбритой макушки.

— Ты слушаешь меня, сын мой? — обратил он на мальчика, свои немигающие черные, как ночь, глаза.

— Я внимаю вам с особым тщанием, отче, — ответил Доминик. — Прошу вас, продолжайте.

Отец Бернар уловил в его голосе детскую искренность. «Непорочный агнец, — подумал про себя священник, — как хорошо, что ты попал в заботливые руки верных папе добрых христиан».

— Лет двести тому назад богопротивные измышления богомилов, эти плевелы семени Сатаны, рассеялись по южным пределам Римской империи. Попавшие в сети дьявольских козней грешники возгордились, стали именовать себя «чистыми», а по-гречески «катарами», и что хуже всего — создали свою независимую от папы церковь с не подчинявшимися наместнику Бога на земле лжеепископами. Оплотом ереси стали твои родные места, сын мой. А именно — южный городок Альби. Остальное тебе уже известно.

И впрямь, историю о том, как папа Иннокентий обрушил свой гнев на лангедокских еретиков, Доминик слышал не раз. То, что он сын изменника Монвалана, погибшего от руки Симона де Монфора, убитого год назад, и закоснелой катарки Клер де Ажене, совершившей самый богопротивный поступок, ему также было хорошо известно.

— Хоть и на всех нас лежит печать первородного греха, сын мой, — подытожил Бернар, ласково поглаживая Доминика по расчесанным на прямой пробор шелковистым черным волосам, — дети неповинны в содеянном их родителями и вполне могут искупить собою их вину. Вот и ты, сын мой, — добавил после непродолжительной паузы капеллан, — верной службой Господу смягчишь сердце Отца Небесного, и, быть может, когда-нибудь он избавит твоих несчастных папу и маму от вечных мучений в геенне огненной.

— Благодарю вас за интересный рассказ, отче, — учтиво поклонился Бернару Доминик. — Но мне уже пора в опочивальню.

— Верно, верно. Тебе ведь завтра до рассвета надо подняться к заутрене, — отечески похлопал по плечу отрока священник. — И не забудь помолиться на сон грядущий, — бросил он вслед выходящему из часовни Доминику. — Ничто так не укрепляет человеческое сердце, как искренняя беседа с Богом.

Последние слова одиноко повисли под стрельчатыми сводами замкового храма. «Ну а мне пора на душеспасительную беседу к госпоже Алаи, — подумал про себя отец Бернар. — Божье слово утешит вдову, уже год не снимающую траур».

— Ну что, не заморил тебя этот святоша своими байками? — с улыбкой приветствовал вошедшего в опочивальню Доминика Симон-младший.

В фамильном замке Лямори мальчики делили общие покои, в то время как малолетний Ришар пребывал в обществе многочисленных нянек на женской половине вместе с Алаи и заметно похорошевшей в последнее время Анис. Старший брат Симона и нынешний хозяин замка, Амори, вместе со слугами-мужчинами отправился в Париж. Так что мальчики в полной мере пользовались предоставленной им свободой.

— Дружище, я как всегда вел себя самым подобающим образом, — рассмеялся Доминик, с разбега прыгая на кровать Симона.

— Потише, сударь, — заметил ему де Монфор, придерживая покачнувшийся канделябр. — А не то у нас все свечи погаснут. Вы ж как-никак дворянин.

— Знаю, знаю, — ответил Доминик, откидывая упавшую на глаза прядь черных как смоль волос. — И мой удел примерной службой Господу искупить грехи родителей, которых, по правде говоря, я даже никогда не видел. Послушай, Симон, а может, их и вовсе не было?

— Были, — уверенно ответил с удовольствием потянувшийся на своем ложе одиннадцатилетний отпрыск Лямори. — Твой отец тоже был дворянином и принадлежал к старинному южному роду Монваланов. Хоть он и погиб от меча моего покойного отца… Это не мешает нам с тобой оставаться друзьями. Ведь моего папу тоже убили на войне. Ты что, никогда не слышал историй о славных рыцарях прошлых веков? Помнишь «Смерть Артура»? Там тоже все время кого-нибудь убивают. Враги становятся союзниками, а бывшие друзья наносят героям предательский удар в спину. Так уж устроен наш грешный мир, и ничего с этим не поделаешь, — многозначительно вздохнул Симон.

— Вот-вот, — продолжил Доминик, — мне как раз сейчас отец Бернар рассказывал про еретиков-катаров. Так они тоже считали, что мир наш — оплот греха и правит им не кто иной, как сам нечистый из преисподней.

— Во дают! — искренне удивился Симон. — Но как бы то ни было, ты, Доминик, принадлежишь к дворянскому роду, хоть и куда более бедному, чем мой. Со временем ты можешь потребовать у графа Тулузского права на свою вотчину. Тем более, насколько мне известно, никаких наследников на нее нет. Так что крепись, — похлопал он по плечу Доминика. — Мой друг, уверяю тебя, что нас ждет блестящее будущее. Вот я, например, буду английским пэром.

— Слышал я про это, — махнул рукой смуглый мальчишка. В дрожащем свете свечей его большие выразительные глаза отливали чистым изумрудом. — Расскажи мне лучше о моей бедной маме.

Симон почувствовал, как дрогнул при этом сорвавшийся на шепот голос Доминика.

— Эх ты, рыцарь, — укоризненно заметил он другу. — Того и гляди расплачешься. Запомни, лить слезы — это удел женщин. А вот мама у тебя была, — Симон мечтательно закатил глаза, — самая лучшая на свете. Честное слово, куда лучше моей. А какие она мне чудесные истории рассказывала, особенно про рыцаря и дракона.

— Как жаль, что я ее совсем не помню, — тяжело вздохнул Доминик.

— Куда тебе, ты тогда еще в колыбельке качался… А была она высокая, статная. Глаза точь-в-точь, как у тебя. Косы до пояса, волосы русые, чуть-чуть с желтизной, как осенняя листва… Ну прямо вылитая королевна Гиневера. В общем красивая у тебя была мама, — оборвал поток своего красноречия Симон.

Ему не хотелось лишний раз рассказывать о печальных обстоятельствах самоубийства госпожи Клер, отзывчивой и умной женщины, которая когда-то была так к нему добра. Признаться, сам Симон вспоминал о ней куда чаще, чем о собственной матери, которую после гибели отца видел все реже и реже.

— Не будем о грустном, — хлопнул себя по колену младший де Монфор. — Скажи-ка мне, дружище, кем ты на самом деле хочешь стать? Только, чур, не врать… Кем ты у нас станешь, Доминик де Монвалан, — бесстрашным рыцарем или толстобрюхим попом?

Симон пристально посмотрел в глаза друга.

— Вообще-то, я хочу стать трубадуром, — мечтательно прошептал Доминик.

— Трубадуром?! — воскликнул от удивления де Монфор. Подобный ответ привел его в некоторое замешательство. Немного поразмыслив, он весомо подытожил: — Что ж, трубадуром тоже неплохо… По крайней мере воспоешь мои будущие подвиги.

Когда свечи в канделябре уже почти догорели и утомившиеся за день мальчишки собирались засыпать, Симон повернулся к беспокойно ворочавшемуся на соседней кровати Доминику.

— Малыш, ты спишь?

— Конечно, нет. И ради бога, не называй меня малышом.

— Послушай, Доминик, а ты умеешь хранить тайны?