Книга Благословенный камень - Барбара Вуд

Амелии хотелось запротестовать, может быть, даже побежать. Но она понимала, что это бесполезно. В любом случае недоразумение вскоре прояснится. И она вошла в камеру с высоко поднятой головой.

Дверь за ней с грохотом захлопнулась, и она услышала, как в замке поворачивается ключ. Когда стих грохот шагов стражников, унесших с собой факел, Амелия оказалась в темноте, и ее тут же обуяла паника. Подбежав к двери, она вжалась в нее. Прямо у нее над головой было небольшое зарешеченное отверстие, до которого она не дотягивалась. Даже поднявшись на цыпочки, она не смогла заглянуть в него. Но от висевших на стенах в коридоре факелов просачивался слабый свет, и вскоре ее глаза привыкли к темноте.

В темной камере пахло плесенью и мочой, на стенах висели цепи, по углам лежали кучи гнилой соломы. На полу были видны засохшие пятна крови, через стены слабо доносились голоса других узников. Борясь с подступающим страхом, она попыталась рассуждать здраво. Конечно же, это какая-то ошибка! Но… стражники нашли ее на рынке; они узнали ее и назвали по имени. Значит, кто-то им сказал. Но кто? И, что еще более непонятно, зачем?

Внезапно ее объяло ужасное подозрение: а что, если они оставят ее здесь под замком навсегда? Она опустилась на каменный пол. Тьма сгущалась, от мерзкого запаха першило в горле. Она вскрикнула, почувствовав, как рядом что-то пробежало, задев ее ногу. Конечно же, ее родные хватятся ее и потребуют объяснений! Но она слышала, что бывали случаи, когда человек сидел этой тюрьме до конца своих дней, всеми забытый…

Она сцепила ладони и стала молиться.

Корнелий Вителлий прибыл в тюрьму в своей окаймленной пурпуром тоге, одеянии, которое дозволялось носить лишь избранным и которое он надел сейчас специально — не столько для того, чтобы произвести впечатление на стражу префектуры, сколько для того, чтобы напомнить Амелии о своем статусе и влиянии.

— Она там? — спросил он часового.

— Еще с первой смены, господин, — сказал начальник караула, коротко отсалютовав Корнелию: так наемные солдаты приветствовали важных гражданских чинов. — Вот уже десять часов.

— Без пищи и воды?

— Я не дал ей ни капли воды и ни крошки хлеба — в точности, как вы приказали. Правда, мы поставили ей ведро, чтобы она могла облегчиться. Сколько еще вы хотите ее там продержать?

— Я скажу. А пока ничего ей не говорите.

Начальник караула за годы службы научился понимать, что молчание — золото. Известный адвокат — а стражник лично выпил не один кубок подаренного Корнелием Вителлием пива — был не первым, кто сажал докучливого родственника под замок, чтобы как следует проучить его. Он подмигнул ему и снова засел за игру в кости.

Пройдя вслед за тюремщиком по зловонному коридору, Корнелий постоял минуту перед металлической дверью, как бы настраиваясь на нужный лад, как он часто делал перед заседанием суда. Наконец он подал тюремщику знак.

— О, боги, Амелия! — он ворвался в темницу, дверь с грохотом закрылась за ним.

— Корнелий! — она бросилась в его объятия.

— Я не поверил, когда мне сказали, что ты здесь!

— Почему меня отвели сюда? Меня что, арестовали? Никто не хочет мне ничего объяснять!

— Успокойся. Сядь. Очевидно, кто-то донес, что ты примкнула к христианам.

Она удивленно воззрилась на него:

— Но, Корнелий, это ни для кого не секрет. Кроме того, это не преступление.

— Боюсь, Нерон все еще продолжает мстить христианам, только тайно — ведь народ этого не одобряет. — Поняв, что она ему поверила, потому что побледнела и выглядела испуганной, он закивал. — Нерон разрешил мне переговорить с тобой, прежде чем начинать допрос с пристрастием.

— Ты хочешь сказать… пытку? — Во рту у нее так пересохло, что она едва смогла это выговорить.

— Амелия, отрекись от своей новой веры. Назови мне имена всех христиан, и тебя отпустят.

— А если я не назову?

— Что ж, тогда я ничего не смогу поделать. — Он сокрушенно развел руками.

Она подумала про людей, которые стали ей родными, — Гаспара с Джафетом, Хлои, Фиби… Ее начала бить крупная дрожь. Сможет ли она не выдать их под пыткой?

— И что… — начала она. — Что Нерон намерен предпринять?

У него опустились плечи — она много раз видела, как он делает это в суде. Движение более выразительное, чем любые слова.

— Корнелий, помоги мне! Я не хочу умирать! Я хочу увидеть, как вырастут наши внуки. Я хочу увидеть, как Гай наденет свою тогу мужчины. — Никогда еще ей не хотелось так жить, как в этот момент. И никогда еще она не испытывала такого отчаяния. — Корнелий, пожалуйста! Умоляю тебя, ради наших детей. Помоги мне!

Он взял ее за плечи.

— Я бы хотел, Амелия. Несмотря на все, что между нами произошло, этого я бы тебе никогда не пожелал. Но Нерон уперся. Скажи им то, что они хотят, и ты сегодня же уйдешь отсюда вместе со мной.

Она смотрела на него полными ужаса глазами.

— Я… не могу.

— Тогда скажи это мне, а я скажу стражникам. Они разрешат. Когда и где христиане должны собраться в следующий раз? И кто туда придет?

Амелия не могла знать, что Корнелию имена христиан были совершенно не нужны. Он не стал бы называть их стражникам, и никто не причинил бы ее друзьям никакого вреда. Она была убеждена, что с ними случится беда, поэтому молчала. Тогда он попробовал другую тактику:

— Амелия, отрекись от этой новой веры, и мы снова заживем, как прежде, как много лет назад, когда мы были счастливы. И я возьму тебя с собой в Египет. Ты ведь хочешь этого?

Она вглядывалась в лицо мужа при тусклом свете мерцающего факела, проникавшем из коридора через маленькую решетку в двери. Он выглядел по-настоящему расстроенным. Наконец она сказала:

— Нерон может убить мое тело, Корнелий, как он убил моих друзей. Но они не умерли. Над жизнью он не властен. Да и вообще, есть ли у него какая-либо власть?

Он внимательно посмотрел на нее. Она говорила про Нерона или это был намек на него самого? Нет, в ее взгляде не читалось никакого коварства.

— Раз ты так поступаешь, значит, ты не любишь ни меня, ни свою семью. Ты не думаешь о своих детях.

— Но именно о них я и думаю! — закричала она. — О, Корнелий, именно ради моих детей я и поступаю так!

— Амелия, если ты меня не послушаешь, то я и вправду ничего не смогу сделать. — Он собрался уходить.

— Нет! — крикнула она. — Не оставляй меня здесь!

— Амелия, выйти на волю так просто. Это ясно даже ребенку.

Она с ужасом спросила его:

— Ты что, и в самом деле оставишь меня здесь, в этом ужасном месте?

— Я уже сказал, что ничего не могу поделать.

Корнелий постарался сохранить на лице как можно более беспомощное и сокрушенное выражение, пока за ним не закрыли и не заперли на ключ дверь камеры, но, идя вслед за тюремщиком по коридору, он чувствовал легкое раздражение от того, что она не желает уступать. Он надеялся, что в последнюю минуту она начнет умолять его и рыдать, и тогда он победит. Поэтому он приказал начальнику караула, чтобы тот продержал ее там всю ночь без еды и воды. Потом ему в голову пришла мысль: