Книга Святая, смешная, грешная - Виктор Ермаков

Его рука опустилась на мою голову, перекинув тактильный мостик, по которому в мой мозг, мое сердце, мое тело, бурным потоком разрушая все преграды стыда, недоверия, запретов, двинулись его сексуальные фантазии, его необузданная энергия, страсть… Моя рука, не выдержав переполнявшего мое тело возбуждения, вспорхнув бабочкой с его бедра, манимая сексуальным запахом любви, опустилась на открытый алый цветок. Мои пальчики трепетали, как крылышки бабочки, собирая нектар любви с пестика моего клитора. Не переставая мастурбировать, я подняла взгляд на Костю.

В редких всполохах камина его фигура откидывала огромную изломанную, косматую тень на потолок, стены и он на мгновение превращался в чудовище. Дрова вспыхивали с новой силой, и я узнавала своего принца из сказки Шарля Перро. Его пальцы на моем затылке стали подрагивать от переполнявшего возбуждения, вторая рука бешено стимулировала член, все тело Кости напряглось, из его груди вырвался сладостный стон… Упругие, хлесткие, горячие, как расплавленный воск, струи врывались в мой открытый рот, дорожками ложились на губы, подбородок, каплями падая на грудь. Я обхватила его головку губами, жадно высасывая последние драгоценные капли. Богатый вкус его спермы имел фруктовые нотки, вкус слегка горького шоколада, запах моря…

Костя своей рукой едва уловимым движением направил мою голову к себе, одновременно качнувшись бедрами вперед. Его слегка обмякшая головка коснулась моего горлышка. Мои пальцы мастурбировали, вибрируя, перекатывая бусинку клитора. Большой и указательный пальцы другой руки с силой то теребили, то сжимали возбужденные соски. Все это, переполнив чащу моего возбуждения, вылилось в бурный оргазм. Сев на свои пальчики, я закрыла глаза! Получая волну за волной, все мое тело вздрагивало. В ушах звенело, как будто я попала в вакуумную яму. Прикушенные губы, боясь разбудить соседей, не давали вырваться крику.

Упав в изнеможении на диван, мы, держась за руки, молчали, пытаясь восстановить дыхание, посылая друг другу благодарные взгляды. Положив голову ему на грудь, прикрыв глаза, я чувствовала, что начинаю проваливаться в сон. Мое состояние требовало покоя и сна, мое сердце требовало любви, мое тело требовало продолжения. Я боялась уснуть. Боялась и не хотела потерять остаток ночи, эти драгоценные часы до рассвета… Я чмокнула его в нос, улыбаясь, произнесла на ушко:

– Пойдем покурим?

– Катюха, ты же сказала, что бросила, – нарочито удивленно округлив глаза, произнес Костя.

– Ну, не каждую же ночь бывают такие встречи, – сказала я, потянув его за руку с дивана. – Но завтра, обещаю, ни одной сигаретки.

– Смотри, я запомню. Чуть чего, накажу, – глядя мне в глаза, произнес Костя.

Я подошла совсем близко, встала на цыпочки, дотягиваясь до его уха, и прошептала:

– А накажи меня сегодня!

Он сгреб меня в объятия. В его глазах прыгали бесята, потирая руки от предстоящей работы. Костя потянул меня за руку, жестом показывая, что не мешало бы принять душ. Мы стояли под горячими струями, прижавшись телами. Мне казалось, что я могу стоять так до утра. Его ладони нежно касались моего лица, как ватным диском удаляя остатки спермы, словно это были остатки ночного крема. Выйдя из душа, Костя накинул на меня мягкое махровое полотенце и стал вытирать мое тело. Я стояла, как маленький ребенок, подставляя то одну ногу, то другую, плечи, спину, ягодицы… Там он тоже вытер всё, насухо. Я млела под его руками, с удовольствием и благодарностью подставляя всю себя. Порывшись в бельевом шкафу, он вытянул оттуда большой махровый халат цвета морской волны. Надев его на меня и обмотав халатом и поясом дважды мое тело, скривив гримасу, шутливо пробурчал:

– Кстати, у меня в саду как раз нет пугала. Не могла бы ты хотя бы по выходным поторчать в нем? А что? Работа не пыльная, но полезная. И урожай целый, и ты на свежем воздухе.

Я стала искать глазами что-нибудь подходящее, чем можно было бы запустить в него – массажная расческа показалась мне вполне подходящей. Длинные, свисающие как у бедного Пьеро рукава не давали мне взять её в руки, поэтому я ограничилась лёгким пенделем нагнувшемуся и пытающемуся найти какую– нибудь одежду для себя Кости. Наконец, ему удалось что-то выудить. Это был шерстяной свитер синего цвета с тремя белыми оленями на груди, несущимися во весь опор, поднимая столб снежной пыли.

Надев его на себя, он подошел к зеркалу. Не знаю, что ему не понравилось в отражении – белые олени или то, что свисало из-под нижнего края свитера, но прищурив хитро глаз, Костя сказал:

– Меняемся? А что? Финский. Натуральная шерсть.

Помня, как он сравнивал меня с чучелом, я поняла – настала моя минута мести. Обхватив себя за плечи, я была похожа на связанного длинными рукавами халата пациента из дурдома. В моих глазах он прочел категоричное «Ни за что!»

– Кать, ну пожалуйста, – заныл Костя, – на улице прохладно, как же я выйду вот так?

Он опустил голову на грудь, взглядом показывая то ли на оленей, то ли на то, что свисало ниже.

– Боишься простудить? – произнесла я. – Хорошо, меняемся! Но с одним условием. Ты три раза в таком виде пробежишь вокруг стола.

– А это еще зачем? – округлив глаза, спросил Костя.

Я, вытянув руку вперед, мечтательно сощурив глаза, пытаясь говорить голосом Елены Степаненко:

– Представляешь, бегут они, ну, в смысле олени, а за ними – ты, звеня бубенцами… Только осторожнее на поворотах, – сделала я серьезную физиономию, – тебя же, наверное, заносить будет, – взглядом и жестом показывала я на его хозяйство, медленно, словно тяжелый язык колокола покачивающегося при ходьбе.

Сказав это, я поняла, что бежать придется мне. То ли огромный не по размеру халат, то ли усталость не давали мне шанса на долгую беготню, а, возможно, я и сама хотела быстрее быть пойманной… Пойманной и наказанной за все свои слова и проделки.

Крепко обхватив меня за талию, уткнувшись губами в мое ухо, Костя шептал:

– Ты плохая девочка, и я тебя накажу, и совсем не важно, будешь ли ты курить или нет, мне не нужен повод.

Его руки одним движением развязали пояс халата, тяжелыми волнами упавшего с плеч к моим ногам. Бирюзовая махровая ткань покрывала мои ноги, и я была похожа на Афродиту, выходящую из моря. Не говоря ни слова, он свел мои запястья вместе, связав их поясом от халата таким образом, что длинный конец пояса свободно свисал вниз, касаясь пола, и вывел в каминный зал. Беспечными неторопливыми движениями он подбросил дрова в камин. Пламя осветило его лицо. В эту минуту оно было похоже на лицо инквизитора, готовящегося послать грешницу на костер. Взяв свободный конец пояса, он потянул меня к дивану. Я напоминала невольницу, не желающую идти, но понимающую безысходность своего положения.

Положив меня животом на валик подлокотника и взяв свободный конец пояса, он продел его в щель между трёх подушек деливших сиденье дивана на три равные части, привязав его к деревянному каркасу. Теперь я была похожа на провинившуюся рабыню, распятую для порки своим хозяином. Следя за движениями Кости, я поняла, пороть он меня пока не собирается. Вместо этого он взял свечу, задул фитиль и подошел к камину. Свеча была длинная и достаточно большого диаметра. Поднеся ее к огню и подержав несколько минут, он начал ваять.