Книга Человек отменяется - Александр Потемкин

— Явился, как приказывали, — начал чиновник любезно. — Мой карман и мое сердце горят от такого щедрой премии! Слава партии, ой, я все перепутал, слава КГБ … ой-ой, простите, опять я не о том… Известному ведомству. Первый раз в жизни получил такое высокое поощрение! Боюсь домой идти, чувства переполняют, опасаюсь проговориться. Надо же такое, две тысячи рублей получить, ой-ой, что я говорю, совсем обезумел, конечно, две тысячи долларов… А с них налоги надо платить? Ведь все, что я зарабатываю у Губина, это неофициально, так называемая чернота, а ваш гонорар проходит по бухгалтерии. А у меня трое детей, больная жена… Из всей семьи один я на службе состою. Ой, чего это я вам-то вру, простите, я хотел сказать, что не состою, а прикомандирован. Ой, тоже не то, точнее, оказываю частные услуги. Да-да, оказываю услуги. Конечно, конечно, жалко отдавать фискалам, сами знаете, с ними свяжешься — еще больше захотят отнять. Они как буровые установки, им бы качать и качать, в основном в свой карман, к себе под матрац. А я так и не удумал, где деньги держать. Тогда уже согласился: в ботинки, под стельку, у самого носа, но подумал: у меня же в квартире мыши, а то и крысы, я сам ночами даже в туалет боюсь пройти, горшок у кровати стоит, и супруга побаивается. А грызуны большие охотники на денежные знаки, они, видимо, не столько бумагу поедать любят, сколько обнюхивать отпечатки рук человеческих. Наши руки для них приятно пахнут. Совсем потерялся, куда же деньги спрятать? В вашей организации для агентов нет небольшого банка? Может, в него положить? Мне бы ваш совет, как же быть… Ой-ой, прямо места себе не нахожу. Хоть назад возвращай. Нет-нет, лучше все же что-то придумать. Как же быть, чем вы поможете?

— Положите деньги в обычный банк, — сухо посоветовал я.

— А если спросят, откуда, где заработал, можно признаться? Ой, простите еще раз простите, не серчайте на меня, я уже не молод, жена, трое дочерей, гипертония, конечно, не так, этой структуры уже нет, как она… ваша … вылетело из головы, сейчас, минутку, у меня давление поднялось… Как же, как же … Да-да, ФСБ, ой, дайте отдышаться, прямо места себе не нахожу… Так что сказать? Можно признаться?

— Вы же в заявлении обещали соблюдать молчание, — напомнил я.

— Конечно, молчание… значит, налоги не надо платить. Ой, я не потому, что отечество не уважаю и законам не подчиняюсь. К чему это я о законах? А если декларации заполнять, где заработал, а тут… ничего говорить нельзя. Значит, только вы не серчайте на мою радость, что мне налоги платить не надо, конечно, я рад, очень даже рад. Вы об этом никому, прошу вас, пожалуйста, никому… Судьи не раз приговаривали милиционеров. Конечно, вы другая структура, прошу простить меня, я сам не свой… такую сумму денег получить, и я еще ничего не сделал, так что судьи часто отправляют милиционеров в тюрьмы, они собирают информацию, у кого есть деньги, а потом грабят. Ой-ой, я не собирался никаких намеков делать, так получилось, так, прошу прощения, вышло. Я по простоте души, вы уж на себя не подумайте, я вас очень уважаю, ценю, спасибо за премию, но жизнь такая, что надо быть осмотрительным…

— Да, очень важно, чтобы вы наперед о своих особенностях рассказали, чистосердечно озвучили непозволительные привязанности, подробно доложили о запрещенных страстишках. Мы должны об этом знать, в компьютер занести, чтобы если на вас жалоба поступит, а этого в нашей жизни исключить никак нельзя, знать, что вы уже во всем сами признались. Тогда такое сочинение никак не будет служить компроматом. Понятно, господин Кошмаров?

— Ой-ой, вы прямо вывернуть меня собираетесь. А без этого никак нельзя? Понимаю, понимаю, дайте собраться с духом, с мыслями, растерялся я, давление… Но это признание, прошу прощения, будет держаться в секрете, за тремя печатями… В сейфе! Я вас так, простите, понял? Понимаю, вы тут ни причем… Вы молодой, симпатичный человек… Это требование ведомства. Как же мне во всем признаться?

— Вы можете написать! — неожиданно вырвалось у меня.

— Нет-нет, ой-ой, написать еще хуже… Лучше устно, я аж вспотел. Устно, да. Вы на меня не сердитесь, как же начать? А писать я даже не смогу…

— Начинайте немедленно! — потребовал я. — Сейчас же!

— Не смотрите на меня, мне стыдно… Подождите минутку, соберусь с силами, с духом. Нет… И духа, и сил остается все меньше, отвернитесь… Не осуждайте… Да, за мной действительно какая-то странная привязанность, или вовсе, простите, не привязанность, а потребность, ой-ой, не потребность, а навязчивое желание наблюдается… Не смотрите, не слушайте меня… Как же не слушать, ведь я никогда это не напишу. Да, у меня навязчивое, даже какое-то соблазнительное чувство нередко появляется… Странным образом, ну, да, я бесконечно стесняюсь…Это правда. Облизывать задницу моей… прошу прощения, это даже не эротика, это какое-то сумасшествие… золовки. Началось это… Ну, слава богу, высказался, совершенно случайно. Я даже никогда не подозревал… Что оно меня так вдохновит, так… прошу прощения, очарует. Как-то на даче она меня угощает вареньем и спрашивает: «Ну как, Женя, вкусно?» Я возьми… Извините меня, уважаемый господин, или, простите… товарищ, ой, совсем потерял голову… Яков Семеныч, я возьми и ради красного словца ляпни: «Я бы с твоей задницы его слизал, так вкусно!» Ну, сказал, дурак, но ни о чем тогда конкретном не подумал. А она вдруг: «А что, Женька, давай попробуем, может, еще вкуснее покажется… Прекрасные мысли у тебя рождаются. Я даже не подозревала. А за умные мысли уважать можно». После такой похвалы ради шутки я попробовал, мы были одни на даче. Да так, извините, привязался… правда, толком не пойму, ой-ой, простите, то ли к телу, то ли к варенью… Уже вот семь лет это длится, площадь тела увеличивается. Нет-нет, вы не поймите, что я… какой-то сексуалист… Я, право, не знаю, меня тянет к этому делу, хотя, прошу прощения, как же это делом называть? Меня затянула эта страсть. Меня не уволят?.. Агентам такое не запрещают?

— Им многое позволяют! — Ничего себе типчик. Надо еще нажать. Что теперь услышу? Сюда бы Химушкина или Чудецкую. — Но это ведь не все? Плохо если в нашем архиве значатся другие ваши наклонности. Рассказывайте, времени мало.

— Вам надо… Простите, из меня последнего человека… вымарать. Что, у агентов не может быть частной жизни? Должна ведь быть! Ой-ой, позвольте-ка проглочу таблетку, я ее не запиваю, говорят, плохая примета. Вот давление поднялось… Да, есть еще некая странная особенность… Но она совсем другого толка… Я часто у цыган бываю, впрочем, может, вам это уже известно… Там много шпиков можно увидеть… Вы знаете об этом? Хотите, чтобы я сам сознался? Ну да-да, ну ем я… клопов! И если искренне признаться, ем с большим удовольствием. И после этого, прошу прощения, без особого труда в семейную постель залезаю. Помогает. Ведь у меня гипертония, так что с этим делом без клопов тяжело. А что тут дурного? Не краду же я клопов? А покупаю, честно плачу за них. Одни картошку едят, другие свининой балуются, а у меня по праздникам аппетит на клопов. Впрочем, я бы их каждый день поедал, — осмелел Кошмаров, — но семейный бюджет оберегаю. Одна баночка у цыган пятьдесят долларов стоит.

— Хватит! Хватит! Вы искренний человек. Вас будут ценить! Но где бумаги?