Книга Часть целого - Стив Тольц

— Зачем?

— Вы — конкуренты.

— Я не конкурент. Я даже не знаю, что в тех контейнерах.

— Поэтому тебе не надо там показываться.

Все утро я бегал по городу и искал Эдди, оставил записки, где только мог: у него дома, в его любимом ресторане, у парикмахера. Все были одинакового содержания:

«Не ходи сегодня на работу. Баржу собираются взорвать на миллион кусков».

Даже положил записку для Астрид на кухне и попросил передать Эдди, если она его увидит. Ее не было дома. Почему меня объял такой ужас при мысли, что Эдди может умереть? Дружба — непредсказуемая обуза.

В четыре я заглянул в кино и по дороге домой снова забежал к Эдди — его там не оказалось, но когда я вернулся к себе и открыл дверь на кухню, то увидел его — за столом, с бутылкой пива, словно это был самый обычный день. Тем не менее я обнаружил дыры в его непробиваемом оптимизме. Услышал, как он устало вздохнул.

— Ты только что разминулся с Астрид, — сказал он.

— Я тебя искал целый день. Во что ты меня втянул?

— Разболелась поясница? Ничего. Пойдем поработаем.

— Ты о чем? Астрид что, не передала тебе мою записку?

— Нет, только сказала, что собирается к Сене.

Я несколько секунд раздумывал, прежде чем все понял. Посмотрел на часы — 7:40. Оставил ребенка с Эдди, выскочил из дома и побежал по мокрому, покрытому морозным потом тротуару. То и дело спотыкался. Что было сил нес себя к могучей Сене. Что она задумала? Бег словно пульс ступней, их удары о мостовую как сердцебиение. Что она намерена предпринять? Внезапно я оказался не один — вместе со мной бежал стыд человека, который вдруг обнаружил, что был неблагодарным, и мы втроем продолжали гонку: я, стыд и неблагодарность — словно тени троих бежавших впереди мужчин. Я понял, что она задумала. Почти совсем задохнулся. Мои легкие — они наполовину полные или наполовину пустые? Не знаю, как быть с моим аппетитом: Астрид любила меня жадно, а я отвечал ей, отщипывая крохотными кусочками. Я и до этого считал, что мал — меньше некуда, но ошибся и теперь еще больше ужался в собственных глазах. Я понял, что она собиралась сделать.

Внезапно я увидел впереди Астрид. Маленькая точка в черном платье, она окуналась в лужи света уличных фонарей и тут же пропадала, хрупкая фигурка, то возникающая из темноты, то вновь сливающаяся с мраком. Я понимал, что она ненормальная и ищет способ, как оригинальнее себя убить. Теперь она бежала именно за этим — это было логично. Никто не плетется к собственной смерти нога за ногу. Смерть не заставляют ждать. К ней нельзя медлить.

Я потерял ее из виду, затем увидел снова — бегущую вдоль Сены. Фонари покрыли реку блестками. Баржа с пыхтением приближалась к берегу. Я заметил хаски, который прятался за стеной. В одной руке он держал гранату, другой махал, чтобы я не приближался. Баржа причалила, наши ребята пришвартовали ее к пристани. Появились три араба, пистолеты изрыгали пламя, в руках гранаты. Астрид вскочила на борт. На нее закричали, но она не обратила внимания. Убийцы растерялись — они не знали, что предпринять. Они не хотели убивать тех, кто не имеет к делу отношения, за это не полагалось дополнительной платы.

Астрид стояла на борту и отказывалась уходить.

Один из мужчин заметил меня, выстрелил в мою сторону, и я нырнул за каменную стену.

Сирена.

Люди у реки перекрикивались гортанными голосами. Нельзя терять времени. Теперь или никогда. Я посмотрел на Астрид — лицо маленькое, бледное, настроенное на смерть. Сморщилось, словно она ждала не взрыва, а громкого хлопка.

— Астрид, уходи оттуда! — закричал я.

Она подняла голову, ее улыбка красноречиво дала мне понять, что это ее последний выход в жизнь, полную мучительных страданий. Улыбка говорила не «до свидания», а «прощай».

Секундой позже баржа взлетела на воздух после серии негромких взрывов. Точно как ящик для предложений Терри. А в эпицентре всего оказалась Астрид — ей удалось совершить абсолютно уникальное самоубийство. Ее куски разметало повсюду. По берегу. По реке. Не разбросало бы сильнее, будь она даже пылью.

Люди разинули рты, все с неописуемым интересом следили за моей трагедией.

Оставив Астрид в виде миллионов крохотных кусочков, я повернул домой. Никто не смотрел в мою сторону. Я был для их взглядов неприкасаемым. Но сам просил прощения у каждого лица. Лица сливались в цепочку, в одно разбитое вдребезги лицо. Подкатили сожаления и с ними вопрос: нужны ли мне они. По большей части я отвергал их, но какие-то оставлял, чтобы не с пустыми руками прощаться с нашими отношениями. Не мог себе представить, что разрыв нашей любовной связи окончится взрывом. Даже метафорически.

А уж чтобы Астрид взорвалась на самом деле — никогда!

Смерть полна сюрпризов.

Я остановился под аркой и подумал — ребенок! Я его единственный опекун — проклятый и с нечистой душой, как оставленная на поле сражения конечность. На первое время придется вернуться в Австралию. Внезапно мне стало не хватать моих прожаренных солнцем соотечественников.

В квартире везде присутствовал ее запах. Я сказал Эдди, чтобы он шел домой, а сам приблизился к спящему ребенку, которому было невдомек, что голова, руки и лицо его матери находились в разных местах.

Только я и корчащий рожицы ребенок.

Он проснулся и заплакал — то ли от голода, то ли от экзистенциальной тревоги. Как поступить? Грудей в холодильнике не было. Я открыл пакет с молоком, налил в чашку и, подумав, что стал своего рода вдовцом, поднес к губам Джаспера и влил ему в рот. Наш брак не был зарегистрирован, но ребенок — более весомое и телесное свидетельство, чем клочок бумаги. Нашел напечатанную записку на зеркале в ванной:

«Понимаю, тебя беспокоит роль отца. Надо только его любить. Не пытайся хранить его от зла. Люби — это все, что от тебя требуется».

Довольно упрощенно, подумал я, складывая записку. Мне стало понятно, что таков с самого начала был ее план, даже если Астрид этого не сознавала. Завести ребенка и избавиться от себя.

Астрид умерла. Я так по-настоящему ее и не узнал. Интересно, понимала ли она, что я ее любил?

Я поднялся наверх, пошвырял в сумку одежду, вернулся в комнату и посмотрел на ребенка. Этим теперь и занимаюсь — смотрю на ребенка. Моего ребенка. Бедного ребенка. Джаспера. Бедного Джаспера.

Извини, извини, извини за то ужасное завтра, которое мы вместе испытаем, за тот незавидный жребий, благодаря которому твоя душа оказалась в теле моего сына, в теле моего сына — единственного убогого последствия любви своего отца. Я научу тебя, как разгадывать самые загадочные лица, закрывая глаза, и съеживаться от отвращения, если кто-то произносит слова «ваше поколение». Научу не винить во всех грехах врагов и отбивать аппетит у тех, кто намерен полакомиться тобой. Научу вопить со стиснутыми губами и воровать счастье, внушу, что настоящая радость — гнусавить себе какую-нибудь мелодию и обнаженная девушка. Научу не есть в пустом ресторане, не оставлять распахнутыми окна своего сердца, когда собирается дождь, объясню, что, если отрезают что-то важное, остается обрубок. Научу понимать, чего недостает.