Книга Там, где нас есть - Борис Мещеряков

Немного времени спустя суд признал семью Ципоры достаточно посидевшей в австрийской тюрьме и достойной выдачи временного разрешения на пересечение Австрии в обратном направлении, а именно в ту ж Румынию, из которой Хаим и Хая стартовали, а конкретно — до Констанцы, из которой ходят корабли до Кипра. Дальнейшее возлагалось на милость Господа, и так они и сделали.

После недолговременных мытарств они отплыли-таки из Констанцы и добрались до Кипра, и даже сели на пароход, плывущий с Кипра в Эрец-Исраель, но, как выяснилось, у них не было документов на отплытие с Кипра, да и нахождение на Кипре было противозаконным, ибо, как мы помним, австрийцы дали бумаги только до Констанцы. Короче, семейку ссадили с парохода, и, как выяснилось, это было еще одним жестом Божьего благорасположения, поскольку англичане расстреляли и затопили тот пароход. Не знаю, по какой такой причине они это сделали. Может, побоялись, что эта скорлупка привезет оружие для Хаганы и Пальмаха, может, решили, что и так уже многовато евреев, обезумевших от европейской бойни, накапливается на подконтрольной территории, может, питали какую-нибудь специальную неприязнь к переселенцам из вражеской Румынии, но вряд ли они догадывались о Ципоре. Да и какое им до нее было дело, когда только закончилась такая ужасная война, и царил чуть ли не более ужасный послевоенный бардак.

А тем временем семью Хаима снова посадили в тюрьму. Вернее, в накопительный лагерь для переселенцев на Кипре, и это было ужасно. К тюрьме-то они попривыкли за последнее время, но к мысли о бессрочном заключении привыкнуть было трудновато. Бессрочном, потому что в лагерь заключали до получения разрешения на въезд в подмандатную Палестину, а оно могло прийти спустя неведомо какое время или не прийти вообще, вот как к семье Фогельсонов, тоже из Румынии и торчащих тут уже второй год, или к семье Равинских из-под Варшавы, которые добрались до Кипра чуть ли не пешком, и пока что полугодовое ожидание не кажется им катастрофой, после того, что они повидали по дороге.

Долго ли коротко, Хаим, Хая и Ципора получили необходимую бумажку, подтверждающую их право проследовать на землю, обетованную их далеким предкам лично Всевышним, и на каком-то суденышке добрались-таки до яффского порта.

Ну а тут что? Да можно и не гадать особенно. Тут опять лагерь. Но уже не так страшно все. Вывески писаны знакомыми буквами, люди говорят на идиш и по-румынски, можно записаться на работу в городе или ближних кибуцах и не умереть с голоду. А главное: теперь-то они дома! Что ж им бояться?

Бояться, как выяснилось, было чего. Начиналась война за Независимость. Хаим, сугубо мирный человек, с профессией парикмахера и в жизни ни в какие партии не вступавший, оружия в руках не державший, да и побаивался же он того оружия, застегнул вытертое полупальто, надел кепку, крикнул тонким голосом на застонавшую и заголосившую молодую жену и пошел записываться на Краткосрочные курсы пулеметчиков в Хагану. Закончил он войну в Эйлате, на красноморском побережье, усатым красномордым бойцом только что народившегося ЦАХАЛа и весело матерясь на нескольких ранее ему не известных языках, получил у нового, уже израильского правительства, бизнес-льготу на открытие парикмахерской в поселении Ашдод, где только что заложили большой порт и начали строить город.

Дела у Хаима шли так себе. То есть стричься-то людям было надо, а вот платить бывало и нечем. Но Господь был милостив, и несколько постоянных клиентов, в основном лавочников с ближнего рынка и строителей порта, давали возможность сводить концы с концами. И когда государственная компания «Амигур» построила в Ашдоде новый современный район, с новым рынком и детским садом, Хаим даже стал гордым обладателем собственной крыши над головой, в виде полуторакомнатной квартиры. С опцией на достройку, важно говорил он, поднимая к небу палец и демонстрируя тем самым новые поразительные возможности, несомненно существующие для энергичного человека.

Конечно, никакая энергия и никакое трудолюбие Хаима не спасло Хаю от подкравшейся малярии, которой заболела и трехлетняя Ципора. Врачи в больнице Каплан как могли лечили их обеих, вместе со всеми заболевшими в тот год, но выжили не все, и Хая, благословенна ее память, упокоилась на кладбище в Ашкелоне, а своего у Ашдода тогда еще не было.

Господь милостив, и Хаим не спился, не прекратил работать и даже не привел в дом мачеху, хотя по всем законам и порядкам должен был, а растил дочь сам, привязывая ее к ножке кресла в парикмахерский днем, кормя незамысловатой пищей и отмывая от базарной пыли по вечерам. Тогда он и перестал ходить в синагогу, ибо суровый еврейский Б-г не допускает пребывания мужчин и женщин во время молитвы в одном помещении, а что делать в случае, если ты вдовец с малолетней дочерью, было равом обрисовано довольно расплывчато. И Хаим решил молиться дома, пока что сам зажигая субботние свечи и произнося над ними благословение.

Ципора со временем, после бат-мицвы[5], взяла это дело в свои руки, и теперь Хаим мог чувствовать себя полноценным главой семьи и домохозяином, приходя домой в канун субботы и заставая дочь за готовкой шаббатней трапезы и шепчущей положенную скороговорку при зажигании свечей.

Потом была шестидневная война 67-го года, и призванный в армию пулеметчик 101-й десантной бригады Хаим Шаушу погиб на Голанских высотах смертью храбрых, оставив по себе единственную дочь в возрасте теперь уже невесты.

Ципора вышла замуж без родительского благословения и с посаженными, вместо настоящих, родителями, на ее свадьбе с Роном Эшелем, саброй из первой, еще начала века, волны алии, и в положенные сроки Господней милостью родила двоих мальчиков и девочку, всех троих с черными как смоль волосами от их отца и с небесно-голубыми, как у самой Ципоры, глазами.

Она ничего в жизни не боялась, сначала по непониманию, а потом — поняв, что мало что сможет изменить, даже если очень сильно захочет. И поэтому ей надо жить, надеясь на Господа и не опуская рук, и тогда Он не оставит своей милостью.

И дети будут здоровы, и Рон будет зарабатывать достаточно, чтоб в доме каждый день была еда, и одежда на каждый день и на шаббат. И враги не погубят ее и ее семью, не войдут в ее маленький дом. Да и кто ж им даст войти в него, если раньше ее отец Хаим, а теперь муж Рони, а еще через пару лет и старший сын Моше, каждый в свое время, получая повестку, идут служить в армию и всегда, ну почти всегда, потом возвращаются.

Я с ней познакомился, когда она уже была вдовой. Мужа ее я не застал, он умер в 94-м году от сердечного приступа в хамсин между месяцами нисан и ияр, за два года до моего вступления на землю Израиля. Ципора у нас вроде управдома. Собирает деньги на мелкий ремонт и садовника, бегает в городскую управу, если что-то у нас во дворе случается по коммунальной части, вешает объявления о выборах в совет района, счета за свет на лестнице и воду для полива общего палисадника приходят на ее имя.

Она любит поговорить, как и все пожилые одинокие люди, и в конце почти каждого предложения добавляет: «Господь милостив».