Книга Одинокий волк - Джоди Пиколт

Не думайте, что я не задавался вопросом о собственных мотивах. Я представляю Эдварда, но, возможно, никогда бы не взялся за это дело, если бы Джорджи настойчиво не попросила меня помочь ее сыну. Как юрист я хочу выиграть это дело. Но не основано ли мое желание на том, что я на самом деле считаю, будто Эдвард имеет право принимать решения о дальнейшей судьбе отца... или на том, что мне известно, каким будет это решение? Если Люк Уоррен умрет, его можно будет исключить из уравнения. Он больше никогда не встанет между мной и Джорджи. Если же, в противном случае, его перевезут в дом инвалидов и Кара станет его опекуном, Джорджи будет продолжать играть в его жизни значительную роль — пока Каре не исполнится восемнадцать, и, возможно, даже после этого.

Эдвард снова надел клетчатую отцовскую куртку — мне кажется, из обычной верхней одежды она превратилась в талисман. Когда Кара видит брата в отцовской куртке, то округляет глаза и встает, но адвокат усаживает ее на место и начинает что-то яростно шептать ей на ухо.

Ты помнишь все, что я тебе говорил? — негромко спрашиваю я у Эдварда.

Он резко дергает подбородком — своеобразный кивок.

Сохранять спокойствие, — повторяет он, — что бы ни происходило.

Я не без оснований боюсь, что он покажет себя «горячей головой», человеком, способным на спонтанные поступки. Кто еще может уйти из дома после ссоры и сбежать в Таиланд? Или, будучи разочарованным поворотом событий, выдернуть штепсель из розетки? Это нам не на руку, несмотря на то что обвинения в преступлении не упоминаются в суде, поскольку были сняты. Но это маленький городок, и о поступке Эдварда знают все.

Моя задача — повернуть все так, чтобы он предстал ангелом милосердия, а не блудным рассерженным сыном.

Секретарь суда оглядывает собравшихся.

Готовы, господа? — спрашивает он. — Всем встать, председательствует преподобный Арман Лапьер.

Хотя раньше мне не доводилось выступать перед этим судьей, я много о нем слышал. Поговаривают, что он очень эмоциональный человек. Настолько чувствительный, что иногда не может принять решение. Он часто покидает зал суда в обеденный перерыв и спешит по улице к Сэкрид Харт, «Испуганному сердцу», — ближайшей католической церкви, где молится за стороны.

В черном облаке входит судья — черная мантия, черные туфли, иссиня-черные волосы.

Прежде чем мы начнем, — говорит он, — замечу, что это чрезвычайно волнующее для всех собравшихся здесь дело. Мы должны назначить постоянного опекуна для Люка Уоррена. Как я понимаю, его состояние с тех пор, как в минувшую пятницу я назначил временного опекуна, осталось неизменным. Я вижу, что в зале присутствуют представитель больницы и двое детей опекаемого в качестве ответчиков. — Он хмурится. — Это совершенно нетрадиционное слушание, но и обстоятельства исключительные. И суд надеется, что нам удастся принять решение, которое соответствовало бы желаниям самого Люка Уоррена, если бы он мог говорить. Есть какие-либо предварительные вопросы, требующие обсуждения?

Мой черед. Я встаю с места.

Ваша честь, я бы хотел обратить внимания суда на то, что один из ответчиков на сегодняшний день не достиг совершеннолетия. Каре Уоррен еще нет восемнадцати лет, а это свидетельствует о том, что по закону она не может быть наделена правом принимать решения о пожизненной заботе об отце. — Я смотрю в глаза судье, не в состоянии встретиться с испепеляющим взглядом Кары. — Я прошу суд на сегодня вычеркнуть ее из списка присутствующих и удалить из зала суда, а также отстранить ее адвоката, мисс Нотч, от слушания, поскольку ее клиентка не имеет законного права принимать подобного рода решения от лица своего отца.

О чем ты говоришь! — восклицает Кара. — Я его дочь. Я имею право присутствовать здесь...

Кара! — предупреждает ее адвокат. — Ваша честь, моя клиентка хотела сказать...

Я абсолютно уверен, что то, что хотела сказать ваша клиентка, содержит ненормативную лексику, — отвечает судья. — Господа, будьте серьезнее! Слушание только началось, а вы уже готовы вцепиться друг другу в горло. Я понимаю, что вас переполняют эмоции, но давайте успокоимся и поищем юридический прецедент.

Встает Циркония Нотч. От шеи до колен она одета как адвокат, но на ногах у нее вызывающие лимонно-зеленые колготки в красную полоску и туфли-лодочки ярко-желтого цвета. Такое впечатление, что верхняя часть туловища упала на нижнюю половину злой ведьмы с Запада.

Ваша честь, — начинает она, — моей клиентке всего семнадцать, это правда. Но она единственный человек в этом зале, который был тесно связан с Люком Уорреном в повседневной жизни. Согласно закону, опекун должен быть дееспособным. И тот факт, что до совершеннолетия Кары осталось меньше трех месяцев, вероятно, не повлияет на то, наделит ли ее суд правом принимать решение о дальнейшей судьбе отца. Вот если бы Кару Уоррен обвинили в преступлении, как ее брата, суд, разумеется, привлек бы ее к ответственности как взрослую...

Протестую! — вмешиваюсь я. — Обвинение было снято. Мисс Нотч пытается посредством этого не относящегося к делу обвинения создать предвзятое мнение о моем клиенте.

Господа, — вздыхает судья, — давайте ограничимся рассмотрением дела, заявленного на сегодня, договорились? И, мисс Нотч, вы не могли бы снять эти колокольчики с запястий? Они отвлекают внимание.

Непоколебимая Циркония снимает браслеты и продолжает:

Как только суд выслушает ее показания, вы, ваша честь, я уверена, увидите, насколько взрослой является эта молодая женщина. Развитой и рассудительной, имеющей собственное мнение и дееспособной, то есть соответствующей требованиям, которые предъявляются к опекунам.

У судьи такой вид, как будто у него язва разыгралась. Губы его дрожат, на глазах слезы.

Я не намерен на этот раз исключать Кару из процесса, — говорит он. — Мне необходимо изучить доказательства и услышать ее мнение, как и мнение ее брата, Эдварда Уоррена. Я прошу обе стороны представить вступительные речи. Дам мы пропускаем вперед, мисс Нотч.

Адвокат Кары встает и подходит к судье.

Терри Уоллис, — говорит она, — Ян Гжебски, Зак Данлэп, Дональд Герберт, Сара Скантлин... Возможно, вы раньше не слышали об этих людях, поэтому позвольте мне их представить. Терри Уоллис девятнадцать лет провел в состоянии, близком к коме. Однажды он неожиданно заговорил, пришел в сознание и понял, где находится. Ян Гжебски, польский железнодорожник, пришел в себя в две тысячи седьмом году после девятнадцатилетней комы. У Зака Данлэпа была диагностирована смерть мозга после аварии, и его должны были уже отключить от системы жизнеобеспечения, чтобы изъять донорские органы, когда он продемонстрировал признаки осознанного движения. Через пять дней он открыл глаза, а еще через два дня его отключили от аппарата искусственной вентиляции легких. Сегодня он может ходить, разговаривать, и его здоровье продолжает улучшаться. — Она подходит к Эдварду. — Дональд Герберт получил тяжелейшую черепно-мозговую травму во время тушения пожара в девяносто пятом году. Через десять лет пребывания в вегетативном состоянии он произнес свои первые слова. Сару Скантлин в восемьдесят четвертом году сбил пьяный водитель. Через шесть недель комы она погрузилась в состояние минимального сознания, а в январе две тысячи пятого года снова заговорила. — Циркония простирает руки, словно в мольбе. — У всех этих людей были травмы, после которых никто не верил, что они поправятся, — подытоживает она. — У каждого впереди жизнь, на продолжение которой их семьи уже утратили надежду. Все эти люди сегодня с нами, потому что рядом оказался человек, который поверил в выздоровление. Дал время излечиться. Дал надежду. — Она возвращается к своему столу и кладет руку на здоровое плечо Кары. — Терри Уоллис, Ян Гжебски, Зак Данлэп, Дональд Герберт, Сара Скантлин. И возможно, ваша честь, Люк Уоррен.