Книга Планета грибов - Елена Чижова

Дальше – пост ГАИ.

Тяжело качнувшись на повороте, лесовоз забирает вправо. Прижимается к обочине. Гаишник идет вразвалочку, направляясь к кабине. Водитель открывает дверь, спрыгивает на землю – маленький и тощий. Она думает: кожа да кости. Даже странно, что доверили такую огромную машину. Смотрит в зеркало, подмигивает крашеной блондинке: «Ну? А ты, дурочка, боялась». Девица отворачивается, прячет бессмысленные глазки – делает вид, что ничего не помнит. Щелкнув поворотником, она жмет на педаль. Левая часть дороги свободна. Мгновенно набрав скорость, джип вырывается вперед – с легкостью, как на крыльях, обгоняет тихоходов. Впереди пустая полоса. Знак «Обгон запрещен», но ей и некого, на этом отрезке она – первая.

По сторонам дороги лежат поля, заросшие цветами. Желтые пятна, будто разлили краску. Вдали, за краем поля, – сплошная лесополоса. Похоже, женщина с ребенком – Правда, Васенька? – права: дальше Васкелова это не дотянулось. Граница условна, но она чувствует облегчение. Все-таки вырвалась. Оно – искаженное пространство, которое прикидывается инобытием, – осталось там.

Справа, на выезде с боковой дороги, загорает грузовик, доверху груженный сеном – стог на колесах. Водителя не видно – не иначе пошел отлить.

Вот наконец и заправка. «Петербургская топливная компания». Она оглядывает с сомнением: эти всегда разбодяживают. «Возьму литров десять, до города хватит».

– Здравствуйте. Вам до полного? – парень в спецовке улыбается дежурной улыбкой.

– Десять. Евро. У вас есть кофе?

– Да, – он кивает услужливо, – там, внутри.

«Тоже маленький и тощий… Недоедают они, что ли?»

– Будет мешать – отгони́те, – она протягивает ключи.

– Я… это… не умею, – он смотрит растерянно.

«Понабирают подростков…»

– Ну скажите кому-нибудь. Вы же тут не один.

Девица, стоящая за стойкой, тоже улыбается.

Она садится за столик, закрывает глаза, будто несколько шагов отняли последние силы. Под веками деревья – спутанные ветки, упавшие стволы. Это никуда не делось. Словно что-то подступает – необоримое, от которого нет спасения, давит на плечи, сжимает голову.

– Вам чай или кофе?

Она вздрагивает: девица. Не заметила, как подошла.

– Даже не знаю… – слышит свой голос, будто со стороны. – Чай. Таблетку анальгина.

Девица смотрит изумленно:

– Но мы… у нас… Вам плохо? Может быть, скорую?

Она смотрит пустыми глазами.

Девица бежит за стойку, выносит стакан воды.

– Вы оттуда? Знаете, сегодня один мужчина, тоже, с сердцем плохо. Там, говорит, кошмар. Просто ужас. Говорит, есть человеческие жертвы. Там, говорит, озеро. Люди не знали, поехали кататься на лодках, а тут такое! Воду прямо вспучило. Человек десять смыло, а может, и больше. Выловят – скажут…

Она поднимает глаза:

– Тебя как зовут?

– Меня? Настя.

– Красивое имя.

– Ой, – вспыхивает. – Не знаю. Обыкновенное, русское.

– Нет, – она настаивает, – не обыкновенное.

– Ой, – девочка всплескивает руками. – У меня же в сумке «Спазмалгон» – ничего? – бросается к стойке. – Это хорошее. У меня тоже бывает. Знаете, болит голова. Вот. – На ладони две белые таблетки. – Съешьте обе – вмиг полегчает. А хотите, – девочка оглядывается, – я с вами посижу? Пока никого нету.

– Говоришь, вмиг полегчает? – она улыбается с нежностью. Странное чувство.

«Почему – странное? Когда женщина ждет ребенка…»

– Чай-то! – девочка тоже улыбается. – Забыла – из головы вон.

– Не надо. Посижу и поеду. Мне уже лучше. Твои таблетки действуют.

– Вот видите, я же говорила! Хорошие. Анальгин хуже.

Она думает: «Надо что-то… – тянется к сумке: кошелек… – Нет, деньги – неловко. – Ключи, документы. Телефон?.. Телефон – хороший подарок. – Ах, да, – вспомнила. – В машине, на зарядке…»

Девочка стоит, сжимая в руке сумочку, китайскую, из кожзама.

В юности у нее была похожая, только еще хуже.

– У тебя красивая сумочка.

– Красивая?! Ой, ну что вы… Вам правда нравится? Это у нас, в Токсове. Перед вокзалом ларьки.

– Ты живешь в Токсове? – она смотрит на свою сумку, последнюю, купленную к Новому году: ее собственный календарь – ориентир во времени. У женщины, которая ждет ребенка, другие ориентиры.

– Да. А вы – в Петербурге?

Она улыбается:

– В Репине. На Финском заливе. Бывала когда-нибудь?

– Нет, – девочка качает головой. – Я только в городе бывала. Больше нигде. А там у вас что, – кивает в сторону Соснова, – дача?

– Там? – она смотрит на свою сумку, но теперь уже уверенно. – Знаешь, что я придумала? Давай поменяемся.

– Чем? – девочка смотрит недоуменно.

– Сумками. Мне твою, а тебе мою.

– Но у вас… Что вы! – щеки заливаются нежной краской. – Это же «ГУЧЧИ»! Я видела, в одном журнале…

– Послушай, – она останавливает. – Я уезжаю, далеко. Понимаешь?

– Да, – девочка поднимает руку, отводит челку. – Далеко, значит – навсегда? – Смотрит испуганно, будто сказала лишнее.

– Вот видишь, какая ты умная. И добрая. Но главное – умная, – она улыбается через силу. – Буду смотреть и думать: как там Настя?

Она вынимает, выкладывает на стол: кошелек, ключи, папку с документами, какие-то бумажки, мятые салфетки. «Ничего, это все пройдет. Не вмиг, но не может же вечно. Главное – вырвалась».

Девочка смотрит завороженно, тянется к своей сумке. Переворачивает, вытряхивает на стол:

– Ой, извините, я сейчас… А она правда настоящая?

– Правда, – она берет пустую сумку, складывает вещи. Вынимает три сотенные бумажки. – Вторая колонка. Десять литров.

Идет к двери. Прежде чем выйти на улицу, прислушивается к себе. Действительно помогло. Голова как новенькая.

Оборачивается:

– До свидания… – Ей хочется сказать: доченька. В мире, в котором все изменилось, она – мать.

Девочка ее не слышит. Смотрит на сумку, будто не верит своим глазам… —

* * *

Он боялся, что провозится до обеда, но этот этап сизифова труда занял сорок минут. Главная препона – крыльцо. Когда руки держат таз, нечем отодвигать ветки. Хорошо хоть куртка с длинными рукавами.

Сквозь стекла веранды виден голый камень.

«А если не приедут?..» Одергивает себя: нельзя думать о плохом. Пошарив в кармане куртки, достает телефон: в левом верхнем углу – голый стволик антенны, с которого срезали ветки.