Книга Дальше самых далеких звезд - Михаил Ахманов

Калеб сбросил разрядник с плеча, взял под мышку и развернул плащ-хамелеон. Теперь казалось, что рядом с авиеткой маячит смутный сероватый призрак – видение, вполне подходящее для кладбища. Впрочем, можно ли было так назвать свалку трупов и костей?.. Ни могил, ни урн, ни склепов, ни памятников… Погост на Опеншо выглядел куда солиднее.

Посматривая на птиц, ящериц и мохнатых тварей, он двинулся за Десмондом. Тот уже выбрал место для бурения, велел роботам встать шагах в сорока друг от друга и, вскрыв ранцы на их спинах, убедился, что контейнеры для образцов присутствуют в должном количестве. Когда Калеб подошел к нему, ксенобиолог вытоптал площадку в костяной трухе и утвердился там, между грудой черепов и трупиком дохлой птицы.

– Приступим, – молвил он, и бурильные агрегаты роботов с хрустом вгрызлись в кости почивших. За сверлами из сверхпрочной керамики тянулись шланги для подачи проб; углубившись на метр, роботы заполнили желтоватым прахом первую пару контейнеров. Еще на метр и еще… Калеб следил за этой процедурой без особого интереса.

Птицы кинха, испуская пронзительные вопли, кружились над ними – не стая, но десятка полтора пернатых с острыми клювами длиною в палец. Приподняв ствол излучателя, Калеб перевел оружие в веерный режим. При нужде он мог спалить падальщиков двумя-тремя импульсами.

– Пробы берутся с разной глубины с шагом метр, – произнес Десмонд. – По времени это соответствует пятидесяти-семидесяти годам – разумеется, примерно. Мы как бы движемся в прошлое боргов, получая возможность исследовать кости тех, кто жил и умер в минувшие столетия. Вплоть до очень давних времен – три и даже четыре тысячи лет назад. Груда останков под нами – бесценный клад генетической информации.

Птица ринулась к Десмонду с явным намерением долбануть в макушку. Калеб сжег ее, затем послал вверх пару разрядов. Посыпались угольки и обгоревшие перья.

– Благодарю. Очень своевременно, хотя мой череп из прочного силура. – Губы Десмонда растянулись в улыбке. – Так вот, считают, что кости и зубы – хороший материал для получения ДНК и ряда других параметров организма. В тривиальных случаях этим и ограничивается генетический анализ, когда речь идет о проверке родственной связи между двумя индивидами. Но мы, физиологи Архивов, можем выяснить по скелетам усопших много больше, чем набор хромосом.

– Например? – спросил Калеб и сжег мохнатую тварь, что подбиралась к ксенобиологу.

– Скажем, состав крови и межклеточной жидкости, особенности гормонального баланса, продукцию тех или иных ферментов… Кстати, Охотник, очень любопытно наблюдать, когда вы стреляете! Луч словно вылетает из пустоты! Но вы уверены, что нужно так безжалостно расправляться с этими зверюшками?

– Уверен, – бросил Калеб. – У хищников, что питаются падалью, крепкие когти и мощные челюсти. Советую приглядеться.

– И правда, – сказал Десмонд после недолгого молчания. – Кажется, они берут нас в кольцо. Есть предложения?

– Да. Стой на месте и не двигайся. Можешь им поулыбаться.

Охотник принялся рассматривать мохнатых тварей. Величиной они были с некрупного пса или земного шакала, с короткими и очень толстыми лапами и нижней челюстью, что откидывалась, будто крышка чемодана. Зубы и клыки впечатляли – вероятно, они могли раздробить кости гораздо более крупного животного. Калеб не обманывался малыми размерами этих существ – в мире дикой природы небольшой вовсе не означало слабый; так, мангры Сервантеса населяли мелкие рептилии, более страшные, чем пустынный барс или горная кошка. Любой Охотник знал, что стайные хищники всегда опасны – опаснее, чем крупный зверь, ибо сила их в многочисленности. Стаи саблезубых крыс включали десятки особей, а рептилии, похожие на небольших кайманов, собирались сотнями и тысячами.

Его размышления прервал громкий рык – две твари, бросившись к роботу, вцепились в его нижние конечности. Калеб прикончил их, и тут в атаку пошла вся стая, тридцать или сорок трупоедов. Десмонд, обычно невозмутимый, завопил – боялся, что мохнатые перекусят шланги пробоподачи. Но подгонять Калеба не было нужды – он стрелял быстрее, чем двигались хищники. Вероятно, они не отличались умом – нападали со злобным упорством, пока он не перебил всю стаю.

Спокойствие вернулось к Десмонду. Он убедился, что контейнеры заполнены уже наполовину, и произнес:

– Должен заметить, Охотник, что гормональный спектр – очень важный показатель. Особенно те составляющие, что секретирует гипофиз… Мы полагаем, что среди них есть вещество, напрямую связанное с долголетием местных автохтонов. Такова наша гипотеза, и доктор Аригато надеется, что скоро мы ее докажем.

Калеб, невидимый под своим плащом, пожал плечами без всякого энтузиазма.

– Да, он говорил мне об этом. Энзим, фермент, фактор Х… то, что есть у боргов и чего нет у нас.

– Именно! Теперь нам нужно проследить динамику фактора Х в зависимости от пола и возраста особей. Кажется, его больше у женщин и в старшей возрастной категории… – Десмонд задумчиво уставился на птиц, круживших в небе. – Но существует еще один вопрос: как изменялся этот фактор за длительный период времени?.. Если вспомнить о долголетии боргов, необходимы данные за тысячи лет, сведения о нескольких десятках поколений. И мы получим их, изучив образцы с этого кладбища… Понимаете, Охотник?

– Понимаю, – ответил Калеб, приподняв излучатель. Разделавшись с парой мохнатых тварей, он поинтересовался: – Думаешь, в прошлом этого фермента было меньше или больше? Но с чего бы? Мы, люди Великих Галактик, не меняемся уже миллионы лет. Разве у боргов должно быть иначе?

– Наша неизменность – распространенное заблуждение, – возразил ксенобиолог. – Во всех мирах жизнь людей в древности была коротка, они имели меньшую массу тела, и их гормональный баланс отличался от нашего. Прогресс медицины, биореверсия и полноценное питание сделали нас такими, какие мы есть. Но там, где случилась планетарная катастрофа, мы наблюдаем обратные явления: люди голодают и мельчают, возраст зрелости снижается до десяти-пятнадцати лет, срок жизни – до тридцати-сорока.

Вспомнив Пьяную Топь, Калеб решил, что с этим стоит согласиться. Его внимание рассредоточилось, как бывало в те моменты, когда приходилось следить за множеством потенциально опасных существ. Птицы, ящерицы, мохнатые трупоеды, насекомые… Крупные жуки, чей панцирь отливал синим и зеленым, сновали у его ног, пошевеливали острыми жвалами, растаскивали плоть гниющих трупов, но нигде не скапливались больше трех-четырех; Калеб не ощущал, чтобы от них исходила угроза. Ящерицы держались в отдалении – вероятно, они были слишком осторожны, и глухой гул бурильных установок, голоса людей и движения роботов отпугивали их. Мохнатые твари вразумились после произошедшего побоища и теперь шумно пировали среди куч мертвых тел, грызлись друг с другом и неуклюже прыгали, стараясь поймать птицу или ящерицу. Птицы кинха… да, птицы вели себя подозрительно, и Калебу вспомнилось, что в Пору Заката кинха нападают на людей. От кого он это слышал?.. Кажется, от Зарайи?..

– Если мы выделим этот фактор Х, это станет открытием века, – задумчиво произнес Десмонд. – Да что там века! Последних восьми тысячелетий! Всего периода, что мы практикуем биореверсию!