Книга Другая жизнь - Лайонел Шрайвер

Джексон просунул руку под тонкую ткань, но им еще очень далеко до такого наслаждения, которое можно испытать, используя бальзам. Он был внимателен и нежен, молчаливо спрашивая разрешения идти дальше, словно она была девственницей, с которой следовало быть терпеливым и осторожным, а не его жена и мать его детей. Наконец, тонкая хлопковая преграда исчезла – боже, ей запрещено скрывать свое тело, – и его рука утонула в расщелине, мягкой, словно ванильное мороженое. Кэрол не помогала ему, но и не пыталась остановить. Осталось сделать последний шаг, снять эти чертовы трусы, отбросить последнюю преграду, приводившую его в ужас; надо было выключить свет со стороны Кэрол, тогда у него может получиться. В спешке он резинкой задел по самому больному месту; он видел, с каким отвращением она смотрит, считает невозможным отвернуться и смотрит, но все же отворачивается. Эрекция была такой, какой бывала в последнее время, а значит, половинчатой, сейчас не самое подходящее время для таких мыслей, но он был вынужден признаться себе, что после всех этих растяжений, разрезаний, раздроблений изуродованных комочков, – сделавших его член похожим на недоеденную фаршированную куриную шею, выброшенную в мусорное ведро, – его оружие стало еще меньше, чем было.

Он осторожно лег сверху, лицо Кэрол исказилось, и выражение его напомнило то, с которым она была тогда в спальне, перемазанная бальзамом для волос, но в нем появилось и нечто новое, видимо, с такой гримасой пациенты соглашаются на колоноскопию. Помощи от Кэрол не последовало, поэтому, приподнявшись на одной руке, он постарался принять позу, в которой будет удобнее пристроить свой полуживой отросток, пожалев при этом, что не существует специальных приспособлений для доставки пенисов-инвалидов в вагину. Сделав несколько движений вперед, он почувствовал, что его инвалид сгибается. Надо попробовать еще раз, поддерживая пальцем снизу, создавая своеобразную подпорку. В этот момент он заметил, что Кэрол, совершив едва заметный маневр, вывернулась и встала с кровати.

– Я не могу. – Ее трясло, несмотря на то что в комнате было тепло. Кэрол потянулась к рубашке, лежащей на ее подушке. – Извини. Я старалась, но не могу. Даже если у тебя и получится вставить его, я не могу. Он выглядит омерзительно.

Кэрол была не из тех людей, что любят работать на публику и питают страсть к преувеличениям, но в следующее мгновение она, зажав рот рукой, бросилась в ванную. Она заперла за собой дверь и долго не выходила.

– Да, мистер Погачник, дело в том…

– Ты меня слышал? Не твое время. Я и так слишком многое позволяю, и все ради твоей жены, Накер. Но у меня здесь не хоспис. Бизнес есть бизнес.

Джексон выглянул из-за перегородки. Погачник был коротконогим мужчиной, с короткой шеей и короткими же пальцами-сосисками, при этом весь покрыт веснушками. Сегодня он был в рубашке в красную и белую полоску, широченных бермудах и кургузой бейсболке, которая на его голове была больше похожа на тюбетейку, ему только не хватало большого леденца для завершения образа малыша-переростка. Он был единственным человеком в офисе, которому с его тучным телом и в легкой одежде летом было жарко; Шеп же в середине августа был в жилете, он даже научился печатать в перчатках. Погачник, видимо, решил испытать механизм на прочность, и с начала июня неизменно понижал температурный режим кондиционера: Шеп пришел на работу в шерстяном шарфе; Погачник понизил температуру еще на два градуса; Шеп явился в наушниках.

– Дело в том, что я могу позвонить в страховую компанию только в рабочее время, – объяснял Шеп спокойным ровным голосом, так похожим на манеру говорить Кэрол. – Пока я набираю номер, я продолжаю отвечать на звонки в «Рэнди Хэнди»…

– Как ты назвал мою компанию?

– Я хотел сказать, «Хэнди Рэнди». Конечно. Просто оговорился.

– Ходишь по лезвию ножа, Накер. Полагаешь, в сложившейся ситуации разумно путать единственного работодателя со словом «дрочить»?

– Нет, мистер Погачник. Не знаю, как это слетело с языка. Вы заставили меня нервничать, сэр. Все из-за вашего… недовольства.

Черт побери! Ведет себя словно салага, в первый раз оказавшийся на плацу перед сержантом, в те времена, когда волонтеры еще не раздавали всем подряд печенье «Орео». Джексон был невероятно зол, причем, может, и несправедливо, но зол именно на Шепа. Неожиданно происходящее за перегородкой показалось предательством лично его. Он готов был поспорить, что «Рэнди Хэнди» не было произнесено намеренно, как это должно было быть, а вырвалось у Шепа случайно. Хорошо еще, что давнее правило называть шефа в офисе «мистер Погачник» введено не Шепом в угоду начальнику. Со времен, когда всех, от директора ресторана до премьер-министра, называли по имени, столь официальное обращение приобрело иронический подтекст; однако этот рыжеволосый толстяк был слишком глуп, чтобы заметить, с каким сарказмом произносилось это самое «мистер Погачник».

– Личные звонки – это личные звонки, – продолжал босс. – Можете позвонить в обеденный перерыв по собственному мобильному.

Организационные вопросы заняли все утро, а Джексон сидел за рабочим столом и тщательно обдумывал странные события. Все в офисе любили Джексона или, по крайней мере, считались с ним, а для такой работы, где все зависят друг от друга, поверьте, это очень важно. Но они всегда уважали Накера, даже когда он начинал делать замечания, чем многие, конечно, были недовольны. Он был строгий руководитель. Если заметит, что ты глотнул вина из бутылки для клиентов, мгновенно будешь уволен. Его высокие требования и принципиальность могли сколько угодно становиться предметом насмешек, но трудолюбие и честность неизменно привлекали в офис новых клиентов. Когда водопроводчик оставил на потолке в гостиной огромную дыру, Шеп аккуратно поставил заплатку, что было дешевле для клиента, несмотря на то что замена целой панели гипсокартона заняла бы больше времени и принесла бы «Наку» в два раза больше денег. Он всегда рассчитывал смету по минимальным ценам, если видел, что человек не богат или испытывает материальные трудности. Он никогда не выходил за рамки оговоренной суммы, даже если работы требовали больше времени, чем планировалось. Шеп говорил, что это их вина, что работы заняли в три раза больше времени; надо было предвидеть, что могут возникнуть сложности.

Конечно, сам Джексон редко копался дольше положенного, он все делал быстро – торопыга, как иногда называл его Шеп, и это прозвище прилипло к нему навсегда. Джексон работал быстро, но хорошо, во всяком случае, достаточно хорошо – достаточно хорошо есть достаточно хорошо. Вполне сносно для тех хибар, в которых им приходилось работать. В основном они ремонтировали дома представителей трудового класса – таких же работяг, как они сами. Все, что делал Шеп, отличалось изысканностью и тщательно выполненными даже самыми мелкими деталями, поэтому везде, кроме домов, которые были переделаны полностью и выглядели вполне прилично, изменения не вписывались в общую картину. Однажды он установил новую дверь в туалет, так это была единственная дверь в доме, параллельная полу. Все остальные помещения сразу стали похожими на комнату с кривыми зеркалами, все недостатки выделились – так бывает, если на грязной машине кто-то напишет «Помой меня!».