Книга Хозяин колодцев - Марина и Сергей Дяченко

Все следующее утро Юта провела на террасе — одна. Никто не вывез на воздух кресло-каталку; принцесса стояла и смотрела, как укорачиваются длинные тени… Потом во дворце поднялась суматоха, захлопали двери, забегали десятки ног…

Через три дня короля Контестара похоронили с великими почестями, и народное горе было искренним и глубоким. Впрочем, еще через две недели оно сменилось искренней и глубокой радостью — принц Остин был коронован, его звали теперь «ваше величество».

Остину присягнули армия и гвардейцы, послы других королевств представили ему свои верительные грамоты, Королевский совет рукоплескал, а делегаты от городов и сел приносили изъявления преданности.

Поздравляли и Юту — она стала королевой, но не обрадовалась этому ни капли. Ее бы воля — она скорбела бы по старому королю гораздо дольше, но государственные соображения заставили Остина сократить траур до одного месяца вместо обычных пяти.

Когда срок траура истек, царственная пара отправилась с визитами в соседние государства.

С монархами Верхней Конты Остин теперь находился в родстве; молодых короля и королеву встретили там, как своих детей. Неделю Юта блаженствовала, живя в родительском доме и радостно узнавая новости о старых знакомых; но сестры огорчили ее. Будто внезапно отдалившись, оставшись далеко внизу, они не могли побороть неловкости, общаясь с Ютой. Даже Май! Будто корона, опустившись на Ютину голову, разрушила что-то очень важное…

Прощание было невеселым — еще и потому, что предстоял визит в Акмалию.

В акмалийской столице Остина и Юту встретили прохладно и совершенно официально. Король, отец Оливии, вежливо извинился за то, что его дочь не сможет присутствовать на приеме в честь нового контестарского монарха — захворала, отдыхает на природе.

Юта была искренне рада этому. Она почему-то боялась встретить Оливию.

Сели за столы; в зале было непривычно тихо и как-то неуютно. Под тарелкой у Юты оказался маленький, сложенный вдвое листок; вздрогнув, она развернула его.

«Длинноносая сучка ловко окрутила бедолагу-принца».

На Юту будто небо обрушилось.

Кто-то говорил речи, рядом внимательно слушал Остин — а Юта больше всего боялась, что он заметит листок в ее руках и спросит: «Что это?».

За ней наблюдают. Только и ждут, чтобы она покраснела или заплакала. Надо держаться.

Куда девать проклятую записку? Скомкать и выбросить, чтобы слуги прочитали?

Она улыбалась так, что судорогой сводило губы, а руки под столом терзали и рвали бумажку, помогая Юте вытерпеть эту игру.

Прошла целая вечность, прежде чем бесконечный прием завершился; Юта не прикоснулась ни к вину, ни к яствам. Остин смотрел на нее осуждающе, прошептал даже:

— Королева, как вы себя ведете?

Королева подавила в горле спазм.

Запланирована была также прогулка по зимнему саду и встреча Остина с Королевским советом Акмалии, но Юта забралась в карету и сказала, что хочет немедленно ехать домой. Остин был темнее тучи:

— В чем дело? Что за истерика?

Юта вся дрожала, как осиновый лист; она была в таком состоянии, что спроси сейчас Остин: «Да что случилось, милая?» — она не выдержала бы и все рассказала.

Но он не спросил.

Визит был прерван из-за внезапной болезни королевы Юты. Остин не пожелал ехать с ней в карете — ему подали верховую лошадь.

Трясясь в душной бархатной полутьме, Юта глотала слезы и думала: это неправда. Остин женился на ней по любви… Она еще докажет, что достойна быть его женой!

Она отвела занавеску от окна и увидела звезды. Высоко-высоко, в зените, сиял Венец Прадракона.

* * *

В темном и смутном своем детстве он слышал от кого-то — то ли от отца, то ли от деда — древнюю поговорку: «Дракон всегда отыщет путь за море».

За море отправлялись самые сильные или самые отчаянные. Или же самые фанатичные — ведь за счастье увидеть землю Прадракона иногда приходилось платить и жизнью. Двести первый потомок Арм-Анн никогда не думал о паломничестве.

И вот, зависнув в зените над замком, он впервые задумался над этим. «Зубчатые скалы — хребет Прадракона, слепящее солнце — гортань Прадракона…» Арм-Анн осознал, что оставить все как есть — значит обречь себя на долгую смерть от тоски.

«Дракон всегда отыщет путь за море».

Он спустился в подземелье и простился с предками — кое-кто из них сложил голову, отыскивая святыню рода. Где бы они ни находились сейчас, им должен был доставить удовольствие благородный порыв младшего непутевого отпрыска.

Потом он вернулся в комнату с камином и долго сидел, глядя в золу.

Теперь Юта спокойна и счастлива. Он жил без нее двести с лишним лет, а с ней не прожил и года. Пустота, прореха, оставшаяся после ее ухода, зарастет со временем; будут тянуться и тянуться дни, он состарится, и, может быть, станет иногда разрешать себе воспоминание… Иногда. И день, когда он вспомнит Юту, вдруг выделится из череды долгих и одинаковых дней. Но это будет потом, когда стихнет это… эта… Наверное, боль утраты.

Да, люди называют это именно так. Пройдет время, и любая мелочь перестанет напоминать ему Юту. Но для этого надо выждать, перетерпеть.

Рассвело.

Тогда Арман встал и, не оглядываясь, покинул замок. Путь его лежал к изогнутой линии горизонта.

Ревел ветер, рассекаемый мощными крыльями. Внизу метались в панике серые спины чаек. Он чуть сбавил скорость — кто знает, сколько придется лететь без остановки, без передышки?

Потом чайки исчезли — Арман улетал все дальше и дальше от твердой земли. Небо над его головой оставалось чистым, но справа и слева тянулись широкие поля облаков. Поднимаясь выше, он видел их спины — розовые с белым, подобные грудам каледоньего пуха. Облака громоздились округлыми глыбами, меняли форму и цвет — бесконечные гряды, уходящие туда, где небо сходится с землей… Опускаясь чуть ниже, он мог видеть их подбрюшья — голубые с серым, плоские, как подошва.

Мир был необъятно велик, и только солнце, неспешно пробирающееся среди облаков, могло увидеть его сразу — весь… Но нескончаемые прогулки по небу давно наскучили светилу, и оно смотрело на огромный мир привычно-равнодушно. Ну, дракон летит через море. Пусть себе летит…

Тот инстинкт, который вел его предков прямо к цели, говорил в Армане невнятно и глухо. Он знал только, что надо держать прямо на восток.

Миновал день, навалилась ночь, и он потерял горизонт из виду. Крылья его двигались медленнее и тяжелее, и мучительна была мысль о том, что на миллионы взмахов вокруг простирается только вода и вода, склизкая, предательская поверхность.

Занялось утро, и он с удивлением увидел, что почти не сбился с курса. Выпуклый горизонт подернулся на востоке малиновым и выпустил в небо тяжелое розовое солнце. Облака растянулись по самому краю неба, как слепцы, ведомые поводырем.