Книга Маскавская Мекка - Андрей Волос

То, что его волновало, за вечер и ночь успело потерять остроту и превратилось в ноющую боль вроде зубной. Правда, зубная боль может быть устранена вмешательством врача, который, в крайнем случае, выдернет зуб. То же, о чем шла речь на вчерашнем заседании бюро, не могло быть устраненено никакими усилиями, и своей непреложностью напоминало смерть.

Морщась, Олег Митрофанович поднес ладонь ко лбу и потер висок. Ему никак не удавалось вспомнить сон, увиденный прошедшей ночью, и это тоже мучило и лишало покоя. Спать пришлось совсем недолго. Но все-таки был, был какой-то яркий и страшный сон — а теперь маячил перед глазами, ускользал, дразнил и, кажется, имел прямое отношение к тому, что болит и ноет…

Он закрыл глаза и подумал: нет, правда, а почему нельзя? Почему? Это же глупо. Это несправедливо, в конце концов. Он пойдет и скажет: вот я, Олег Митрофанович Бондарь. Возьмите меня, я готов надеть шинель, взять винтовку… готов сидеть, закутавшись в мокрую плащ-палатку, на шестиосной платформе. Пусть она гремит на стыках, пробиваясь сквозь черные ливни к заревам Маскава! В конце пути я пойду в бой… пусть железо и огонь… и боль, и смерть. Ничего страшного, я согласен. Возьмите меня, ведь я готов, но не трогайте сына!

Стоило произнести про себя это слово — сын, — как ноющая боль снова превращалась в острую и достигала самого сердца.

Ах, он знал, что ему ответят! Они найдут… они за словом в карман не полезут… Скажут, что по возрасту не подходит… или его очередь не подошла… а ведь должен быть порядок, правда, Олег Митрофанович?.. Сначала всегда берут молодых, а уж потом доходят руки до отцов… а напоследок и до дедов. Так устроена жизнь. Все молодое ценнее старого. Да вон хотя бы взять… курица или овца… Сначала сожрут барашка, а старого жилистого барана пустят в дело потом… Сначала цыпленка на стол, а напоследок петуха… уж когда совсем по сусекам…

За вечер и почти целую ночь, неотступно думая о том, что говорилось на заседании бюро, Олег Митрофанович нашел только один выход… попытку выхода: Валерку тайком отправить в деревню к сестре, а самому немедленно во все колокола — мол, сын пропал! ищите! в розыск его! где он? убили? зарезали? верните мне сына!.. А? Может быть, удастся? Он объяснит… прижухнется Валерка… тише воды, ниже травы. Деревушка-то слова доброго не стоит… девять домов… кому какое дело?

И хоть Олег Митрофанович и отдавал себе отчет в том, что ничего хорошего из его затеи выйти по многим причинам не может, но все-таки в полудреме казалось, что все будет хорошо — именно так, как задумалось. Никто в деревне не спросит, что за парнишка такой поселился у Бондарихи… не поинтересуется невзначай… а потом не покурит на завалинке, поплевывая, вприщур поглядывая… а потом не поедет в район… не взойдет, комкая кепку в руках, на крыльцо райотдела УКГУ… и через часок-другой кургузый крытый грузовичок не покатит по мокрой дороге… и солдат за рулем не оскалит молодые зубы, не прыснет, дослушав рассказанный офицером матерный анекдот…

Дождь шумел, бренча каплями по карнизу, а порой налетал ветер, и тогда деревья начинали шататься и хлопать ветками. Смутное ощущение надвигающегося несчастья отступило, размытое дремотой. Ему хотелось спрятаться от того, что ныло и болело, забыть об этом, забыться — и он уже видел темную комнату, поблескивание половицы, отражавшей фонарный свет; вот одежда сползла, и он бесшумно нырнул под одеяло, прижавшись к теплому боку жены; она повернулась, и тогда он с радостным изумлением понял, что это не жена, а остроглазая и кокетливая Лидочка Пономарева из бухгалтерии. Лидочка начала было жеманно посмеиваться и поводить голым плечиком, но Олег Митрофанович, победительно улыбнувшись, крепко взял ее и неспешно потянул к себе; Лидочка ойкнула, заметалась в его крепких руках, запрокинула было голову, часто дыша полуоткрытым ртом и то и дело облизывая припухшие губы, — как вдруг Дмитрий Павлович бросил на стол сломавшийся карандаш, и от негромкого, но резкого звука все пропало: Олег Митрофанович открыл глаза, чертыхнулся, все вспомнил и стряхнул с сигареты пепел, незаметно образовавшийся за это короткое время.

Чертежник Толя кротко посапывал, свесив седую, кое-где запачканную тушью голову.

Бондарь затянулся горьким дымом и взглянул на часы.

Твердунина-то спит, — с бессильной и ядовитой злостью подумал он. Конечно, что ж… Ее дело — скомандовать. А потом рапорт об исполнении принять. Ей чего. У нее-то дочь…

Закрыл глаза, решив думать о чем-нибудь приятном и втайне надеясь опять увидеть милую Лидочку, но вместо Лидочки, словно злой дух, единожды вызванный из небытия и теперь упрямо не желающий исчезать, перед ним снова появилась Александра Васильевна. Она встала во весь рост, постучала карандашиком по графину и сказала звонко: «Тише!»

«То есть что это значит — тише!? — мгновенно вскипел Олег Митрофанович, вскакивая в свою очередь со стула. — Какое еще такое «тише»!? Я слова не сказал, а вы мне уже «тише»?! Да как вы смеете?! Хватит! Вы с людьми имеете дело, понимаете?! С людьми! И с какими людьми! Да вот хотя бы Толю взять! Он золотой мастер! Талант! Самородок! Он окружность без циркуля, квадрат без линейки… прямую на сантиметровые отрезки… как машина! Пьяным его ни разу не видел! Да без таких, как он, тут бы все уже остановилось! Истлело бы все! Четверо детей! Он вот днем чертит за полторы сотни в месяц, а потом бежит домой поросят выкармливать… да за помоями на пуговичную… да за травой для курей под дождем!.. он мне жаловался: зерна-то не укупишь!.. червонцы сшибать на погрузке!.. А вы — тише! Да как вы можете?!»

«Тише!» — звонко сказала Александра Васильевна и властно постучала карандашом по графину.

«Кто вы такая?! — завопил Олег Митрофанович, топая ногами от злости. Вы просто паразит! Вы пьете мою кровь! Сейчас ночь! Вы слышите — но-о-очь! А я сижу в этой прокуренной комнате! Почему я должен ночью?! Вам приспичило?! Завтра нельзя построить мавзолей?! Послезавтра нельзя построить мавзолей?! Через неделю нельзя построить мавзолей?! Вам плевать! Вам и мобилизация не страшна! Вы сами не поедете в Маскав! И дочь ваша не поедет в Маскав! Вы Валерку моего пошлете в Маскав! А он не хочет в Маскав! Ему не нужен ваш Маскав! Он хочет жить, жить! Оставьте его в покое! Зачем ему Маскав?! Заче-е-е-ем?!»

«Ладно, в общих чертах готово,» — неожиданно миролюбиво сказала Александра Васильевна.

Олег Митрофанович вздрогнул, открыл глаза и со стоном раздавил в пепельнице окурок, захрустевший, как ядовитое насекомое.

— В общих чертах, — повторил Дмитрий Павлович и стал показывать, тыча нечистым полусогнутым пальцем в неровные контуры. — Как говорится, в одном уровне. Крыша плоская, наклон пятнадцать градусов. Фундамент блоковый… шестерочку я пустил под фундамент для верности, с лихвой хватит. Коммуникации, как вы распорядились, — он вздохнул и развел руками, — не предусмотрены. Только, Олег Митрофанович, я все же не вполне согласен. Ведь не на день строим, не на два. Водопроводную-то времяночку почему не бросить?

— Не нужно, — проскрипел Олег Митрофанович, раскуривая новую сигарету. — Некому там воду пить. Панели легли?

— Легли, — снова вздохнул Дмитрий Павлович. — Тютелька, как говорится, в тютельку.