Книга Чапаев и Пустота - Виктор Пелевин

– Не знаю даже, верю или нет, – сказал Колян. – Я раз с мокрухи шел, на душе тоска, сомнения всякие – короче, душевная слабость. А там ларек с иконками, книжечки всякие. Ну я одну и купил, «загробная жизнь» называется. Почитал, что после смерти бывает. В натуре, все знакомое. Сразу узнал. Кэпэзэ, суд, амнистия, срок, статья. Помереть – это как из тюрьмы на зону. Отправляют душу на такую небесную пересылку, мытарства называется. Все как положено, два конвойных, все дела, снизу карцер, сверху ништяк. А на этой пересылке тебе дела шьют – и твои, и чужие, а ты отмазываться должен по каждой статье. Главное – кодекс знать. Но если кум захочет, он тебя все равно в карцер засадит. Потому что у него кодекс такой, по которому ты прямо с рождения по половине статей проходишь. Там, например, такая статья есть – за базар ответишь. И не когда базарил где не надо, а вообще, за любое слово, которое в жизни сказал. Понял? Как на цырлах ни ходи, а посадить тебя всегда есть за что. Была б душа, а мытарства найдутся. Но кум тебе срок скостить может, особенно если последним говном себя назовешь. Он это любит. А еще любит, чтоб боялись его. Боялись и говном себя чувствовали. А у него – сияние габаритное, крылья веером, охрана – все дела. Сверху так посмотрит – ну что, говно? Все понял? Я почитал и вспоминаю: давно, еще когда я на штангиста учился и перестройка была, что-то похожее в «Огоньке» печатали. И вспомнил, а как вспомнил, так вспотел даже. Человек, значит, при Сталине жил, как теперь после смерти!

– Не въехал, – сказал Шурик.

– Смотри, при Сталине после смерти атеизм был, а теперь опять религия. А по ней после смерти все как при Сталине. Ты прикинь, как тогда было. Все знают, что по ночам в Кремле окошко горит, а за ним – Он. И он тебя любит как родного, а ты его и боишься до усеру, и тоже как бы любить должен всем сердцем. Как в религии. Я про Сталина почему вспомнил – стал думать, как так можно – бояться до усеру и одновременно любить всем сердцем.

– А если ты не боишься? – спросил Шурик.

– Значит, страха Божия не имеешь. А за это – карцер.

– Какой карцер?

– Там про это немного написано. Главное, тьма там и скрежет зубовный. Я как прочел, полчаса потом думал, какие у души зубы. Чуть крыша не съехала. Потом дальше стал читать. Так понял, что если говном вовремя назовешься, даже не назовешься, а в натуре поймешь, что всегда говном был полным, тебе амнистия выйдет – в рай пустят, к нему. Главный кайф у них, как я понял, на кума все время смотреть, как он на трибуне парад принимает. И ничего им больше не надо, потому что там или это, или зубами у параши скрипеть, и все. И главное, сука, главное в этом деле то, что другого и быть ничего не может – или на верхние нары, или в карцер. Короче, всю систему просек. Только не въехал, кто так придумал круто? Володин, ты как думаешь?

– Ты Глобуса помнишь? – спросил Володин.

– Который банкиром стал? Помню, – ответил Колян.

– Я тоже помню, – сказал Шурик, отхлебывая освобождающей жидкости из своей фляжки с рельефом. – Сильно перед смертью поднялся. На «поршаке» ездил, цепи на нем по пять кусков каждая были. По телевизору показывали – спонсор, хуе мое, все дела.

– Да, – сказал Володин, – а как в Париж приехал за кредитом, знаешь, что сделал? Пошел с их банкиром в ресторан, чтоб за столом по душам поговорить. А сам нажрался, как в «Славянском базаре», и давай орать: «официант, двух педерастов и ведро чифиря»! Он сам голубым не был, просто на зоне…

– Мне-то объяснять не надо. Чего дальше было?

– Ничего. Принесли. И привели. Там ведь рынок.

– А кредит дали?

– Не в том дело, дали или не дали. Ты подумай, раз он в таких понятиях жизнь кончил, то он, выходит, с зоны никогда и не выходил на самом деле. Просто так поднялся, что на «поршаке» по ней ездить стал и интервью давать. А потом на этой зоне даже свой Париж нашелся. Так вот если бы этот Глобус со своим чифирем и педерастами о загробной жизни задумался, что бы ему в голову пришло?

– Да он о таком сроду не думал.

– Ну а если бы подумал? Если он ничего кроме зоны не знает, а к высшему, к свету, как всякий человек, тянется, что бы он себе представил?

– Не пойму тебя, – сказал Колян, – куда ты клонишь. Какой высший свет? Пугачева что ли с Киркоровым? Никогда он не тянулся ни в какой высший свет, а вот вышка ему в натуре светила.

– А я понял, – сказал Шурик. – Если бы Глобус о загробной жизни думать стал, он точняк эту твою брошюру себе бы и представил. Да и не только Глобус. Ты, Коль, сам подумай – у нас же страна зоной отродясь была, зоной и будет. Поэтому и Бог такой, с мигалками. Кто тут в другого поверит?

– Тебе чего, страна наша не нравится? – строго спросил Колян.

– Почему, нравится. Местами.

Колян повернулся к Володину.

– Слышь, а Глобусу тогда в Париже кредит дали?

– Вроде дали, – сказал Володин. – Банкиру этому все понравилось очень. С педерастами у них там всегда нормально было, а вот чифиря не пробовали. Он там даже в моду вошел, называется чай а-ля рюсс нуво.

– Слушай, – сказал вдруг Шурик, – а я чего подумал… Ой… Ну дела…

– Чего? – спросил Колян.

– А может, все и не так на самом деле. Может, не потому Бог у нас вроде пахана с мигалками, что мы на зоне живем, а наоборот – потому на зоне живем, что Бога себе выбрали вроде кума с сиреной. Ведь всю эту фигню про зубы у души, про топку, в которой коммуняк жгут, про конвой на небе – это же все сколько веков назад придумали! А у нас просто решили рай на земле построить. Так ведь и построили! В натуре, по чертежам и построили! А как рай построили, оказалось, что он без ада не работает, потому что какой же может быть рай без ада? Это не рай будет, а так, хуета. Значит… Не, даже думать дальше боюсь.

– Может там, где люди говна меньше делают, и Бог добрее. Типа в Штатах или там в Японии, – сказал Колян.

– Чего скажешь, Володин? – спросил Шурик.

– Чего скажу? Как вверху, так и внизу. А как внизу, так и вверху. А когда все вверх дном, как объяснить, что ни верха нет, ни низа? Вот и говорят на Руси – ночью жопа барынька.

– Во прется чувак, – сказал Колян. – Даже завидно. Ты сколько съел-то?

– Тебя самого не прет, что ли? – спросил Шурик. – По всему загробному миру только что проехал. И еще нас с собой прокатил. У тебя, оказывается, не только мент с адвокатом внутри, у тебя еще и целый синод.

Колян вытянул руку вперед и внимательно на нее поглядел.

– Во, – сказал он. – Опять синий стал. Почему я все время от грибов этих синим становлюсь?